Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

увидеть человек пять, согласен увидеть человек двадцать пять, а за этими тридцатью следуют тысячи или, по крайней мере, сотни людей, с которыми я надеюсь не встречаться [БУДНИЦКИЙ (IV). С. 160].

Со сколькими людьми из числа своих бывших знакомых довелось пообщаться Алданову в его первый приезд в Париж сказать трудно. Можно полагать, что контактов было более чем достаточно, и нежелательных избежать не удалось. В возрождающемся из пепла «русском Париже» Алданова ждали очень многие: родные, друзья, просители… Среди них, несомненно, были и те, кто хотел бы в его лице видеть независимого арбитра, т.к. внутри эмигрантского сообщества постоянно возникали конфликты, как в вопросе о «коллаборантах», так и по поводу примирения с Советами. Симпатию к СССР и надежду на «примирение» демонстрировали «обновленцы», против которых единым фронтом выступали эмигранты, не верившие в возможность либерализации советского строя – «непримиримые».

По стечению обстотельств чета Буниных оказалась в эпицентре конфликта между «обновленцами» и «непримиримыми». Хотя они и старались оставаться «над схваткой», в стане «непримиримых» их подозревали в просоветских настроениях и даже намерении репатриироваться. Основания для такого рода подозрений были весомые. Пожилые супруги, измученные хроническим безденежьем, находились в отчаянном положении. Они окончательно превратились в просителей, постоянно взыскующих о вспомоществовании на те, или иные житейские нужды. В подобных обстоятельствах «зов Родины», даже при всем отвращении к царящей в ней ее рабоче-крестьянской деспотии, звучал для Буниных заманчиво. Да и все их ближайшее окружение – Л. Зуров, А. Бахрах, Г. Адамович, В. Варшавский и др., было настроено «обновленчески».

Со своей стороны, Родина, верховный правитель которой высоко ценил писательский талант единственного в то время русского лауреата Нобелевской премии, всячески подогревала стремление Бунина вернуться «домой». Осенью 1945 года советское издательство «Художественная литература» даже начало подготовку к публикации солидного тома произведений Бунина, поговаривали об издании собрания его сочинений под эгидой АН СССР. Обо всем этом Бунин был извещен и предпринимал посредство «дружеской помощи» советское посольства шаги по уточнению тестов предполагаемых к публикации произведений. Забегая несколько вперед, скажем, что в конечном итоге из этого проекта ничего не вышло и в послевоенном СССР книги Бунина стали издаваться только с 1954 года.

Но в 1945–1948 гг. порог бунинских ожиданий касательно возвращения его книг советскому читателю был очень высок. Советский посол во Франции Александр Богомолов и его коллеги настойчиво демонстрировали интерес к личности престарелого писателя417. По всей видимости, на волне возвращенческой компании

в Кремле <пришли> к мысли, что надо бы отрядить в Париж молодого, знаменитого, дворянских кровей, княжеского рода, боевого офицера, лауреата, поэта, классический, по сути хрестоматийный для отечественной истории тип барда, – у которого много больше шансов обольстить строптивого своего коллегу по цеху изящной словесности и склонить к возвращению в родные Пенаты [ЛЬВОВ А.].

Сам Симонов утверждает, что был послан в Париж по личному указанию Сталина:

Я не знал деталей, но знал, что контакты с Буниным, которого хотели вернуть в Россию, уже устанавливались прежде, но ни к чему не привели. А теперь ожидалось, что у меня сложится успешнее – здесь и ниже [СИМОНОВ К.].

Лично майор Константин Симонов произвел благоприятное впечатление на Буниных, но дальше этого дело не пошло.