Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Перед моим отъездом в Москву Бунин просил уладить кое-какие дела с Гослитиздатом. Настроение у него держалось прежнее. До меня доходило, что Алданов сильно накручивал его против большевиков. Но старик все-таки не уклонялся от разговора. Видно, оставалось чувство недосказанного, незавершенного. Когда я воротился в Москву <…> как раз взяли в оборот Зощенко с Ахматовой, так что Бунин отпал само собою.

<…> Нет <…> в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, что Бунин пересмотрел позицию, ничего он не пересмотрел.

Бунин действительно ничего не пересмотрел. Да, откликнувшись на приглашение советского посольства,

Бунин побывал у посла Богомолова на приватном «файф-о`клоке» между 14 и 17 декабря 1945 (точную дату установить невозможно) [ВАКСБЕРГ-ГЕРРА],

– и имел с ним беседу, в ходе которой обсуждался вопрос его возвращения в СССР – поступок немыслимый для «довоенного Бунина» [ДУБОВИКОВ. С. 402]. В разговоре с послом Бунин сказал о своем уважении к стране, разгромившей фашистов, поблагодарил за приглашение вернуться в СССР, одобрительно отозвался относительно возвращения в СССР Куприна, но не более того. Здравый смысл подсказывал ему не обольщаться на счет «зова Родины».

Еще до возвращения в Париж, 3 марта 1945 года Бунин писал Я.Б. Полонскому, с которым за годы войны очень сблизился:

Вы <…> знаете, что еще давным-давно меня три раза приглашали «домой» – в последний раз через А. Н. Толстого (смертью которого я действительно огорчен ужасно – талант его, при всей своей пестроте, был все-таки редкий!) Теперь я не отказываюсь от мысли поехать, но только не сейчас и только при известных условиях: если это будет похоже на мышеловку, из которой уже не дадут воли выскакивать куда мне захочется, – слуга покорный! [ЛАВРОВ В.].

Политическая ситуация, в которой оказался Бунин в первые послевоенные годы была очень сложной. Вопрос о «возвращении на Родину» стоял в русском Зарубежье очень остро. На пике просоветского энтузиазма в СССР репатриировались около двух тысяч эмигрантов «первой волны», главным образом, из Франции. В массе своей это были до крайности обнищавшие люди, которые поддавшись советской пропаганде, позволили убедить себя в том, что их мечты об обновлении родины сбылись. Они, конечно, рассчитывали на русское «всепрощение» и даже радушие и врядли представляли себе, что их любимая родина, победительница фашизма, страна, где на плечах офицеров и генералов вновь сверкали столь милые их сердцу золотые погоны, будет встречать их как «раскаявшихся врагов». Возвращенцам сразу же давали понять, что сидеть им следует тихо, не высовываясь, иначе, действительно, будут «сидеть». Не малое число репатриантов, в конце концов, оказалось в ГУЛАГе.

Иван Бунин – не только крупнейший русский писатель ХХ в., живший в эмиграции, но и человек, как отмечал Марк Алданов, «с ничем не запятнанной репутацией», являлся культовой фигурой всего русского Зарубежья. К его мнению прислушивались, на него равнялись, в том числе и вопросе «о возвращении». Бунин, однако, в то время вел себя явно двусмысленно. Он относился к числу людей, которых следующим образом охарактеризовал близкий ему по жизни В.М. Варшавский – впоследствии автор знаменитой книги «Незамеченное поколение» (1956 г.):