Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Я к 1940 году скопил огромное число писем ко мне, в том числе письма чуть ли не от всех известных людей эмиграции, от многих знатных иностранцев, как Ром<ен> Роллан, Томас Манн и др., – и все было либо уничтожено, либо лежит где-нибудь с миллионами других бумаг в Германии. Немало собралось и с тех пор, – я органически не в состоянии уничтожить чье-либо письмо, хотя бы совершенно неинтересное.

<…>

Шлю Вам самый сердечный привет с острова Капри. Скоро возвращаюсь в Ниццу. Я в Италии был раз десять, но на Капри никогда не был. Место очаровательное, но жить здесь, как жили Горький, Бунин, Ленин, я никак не хотел бы.

<…>

…в литературных кругах почему-то в особенности любят пускать о «собратьях» ложные слухи <…>. Чего только, например, не рассказывал Алексей Толстой ― по своему обычаю, в полупьяном виде ― о Бунине, о Мих<аиле>Стаховиче, обо мне, обо всех! Причем сам этим хвастал: «Я о тебе сегодня пустил слушок!» и т. д.

<…>

Моя 82-летняя теща Зайцева действительно несчастна: по рассеянности неправильно зажгла у себя газовую ванну, произошел взрыв, и мелкие осколки попали ей в глаза (только в глаза!), порвали в обоих роговую оболочку, и она теперь почти ничего не видит. Это было уже три недели тому назад. Окулисты находят маленькое улучшение и подают надежду на возвращение зрения. В состоянии здоровья Татьяны Марковны и моем перемен нет. Но наша жизнь стала еще более невеселой. Искренно благодарю за внимание.

<…>

…у меня тоже места на полках больше нет, и книги лежат в ящиках, даже в кухонном буфете. У меня ведь собралось снова до 1600 книг. Говорю «снова» потому, что это по счету моя пятая библиотека! Первая, детская, была в нашем доме в Киеве, и ее судьба мне не известна. Вторая, самая лучшая, тысячи три томов, осталась в Петербурге в моей квартире на Кирочной и, очевидно, досталась в 1918 году, после моего отъезда или бегства за границу, большевикам. Третья в 1940 году захвачена была немцами и не найдена. Четвертая собралась в Нью-Йорке и оставлена (то, чего я оттуда не вывез) «на хранение» «на вечные времена» одному приятелю, человеку состоятельному и имеющему большую квартиру. Пятая – в Ницце, цела и, надеюсь, уже останется со мной весь остаток жизни, да и то поручиться нельзя472.

Маклаков в своих письмах не раз останавливался на появляющихся в печати книгах Алданова, на что тот живо реагировал:

В «Прямом Действии» я никакого большого «полотна» и не ставил себе целью, это именно небольшой рассказ. Относительно «Повести о смерти» Вы, вероятно, правы, что не остается впечатления чего-то цельного [МАКЛАКОВ. С. 143].