Марк Антоний

В то время я относился к вам с огромной бережностью и нежностью, потому что вы, сами того не осознавая, находились в опасности, и меч, нависший над вами, был вам неведом. А я все знал, и я переживал. Но это были детские волнения и страхи, я не предчувствовал скорую разлуку с Публием, и все ужасы, рисовавшиеся в моем воображении, оказались далеки от реальности. Я, конечно, представлял, что его убьют, и не только его, а и нас в придачу. Но представлял я все как-то по-дурацки, так что сам верил не до конца. Хотя, конечно, по ночам мне не давали покоя навязчивые фантазии о том, как к нам врываются солдаты, и я сражаюсь с ними до последней капли крови с помощью молитв Марсу, ножа и тарелки, может быть, сначала даже побеждаю, но солдат слишком много, и, в конце концов, меч входит мне в солнечное сплетение, и мир начинает меркнуть, а вы кричите и плачете, как дети, хотя что ты, что Гай вполне могли за себя постоять. Но только не в моих снах и фантазиях! Там героем был только я.

Еще одна дурацкая фантазия, представь себе, я больше, чем полжизни не мог ей с тобою поделиться, а теперь делюсь и волнуюсь, как тогда: до чего глупо и весело. Значит, ко мне применяют пытки, словно к какому-нибудь вшивому рабу, ломают мне пальцы, хлещут плетью по спине и говорят мне свидетельствовать против Публия. Но великолепный Марк Антоний несгибаем и, в конце концов, сила его воли ставит на колени даже его мучителей, они отказывают продолжать свое гиблое дело.

Да-да, все серьезно.

И именно цветистая мрачность этих фантазий, их нарочитая кровавость не давала мне поверить в них. Я совершенно не представлял, как все может случиться в жизни, не представлял этот тоскливый ужас: не знать ничего и не знать, когда узнаешь хоть что-нибудь.

А еще, в глубине души я был уверен, что все с нами будет в порядке. Какая-то огромная, счастливая часть меня никогда не верила в то, что может случиться что-то плохое. Даже смерть отца не убила эту часть. Я и тогда думал, что нам повезет. Что Публий справится, потому что он — мой отчим.

Ну да ладно, вернемся к жизни в провинции: она была такой безмятежной, что удар показался всем нам, даже мне, еще более ошеломляющим. Кстати говоря, я помню, что ты взял своего деда. Выбритый, постриженный, он выглядел более или менее прилично, хотя глаз его косил, а подбородок дрожал, и все же твоя работа была заметна. Стало ясно, что никакое это не уродливое создание, а просто стареющий и больной человек. Точно так же, причесанный и хорошо одетый, выглядел бы любой пожилой патриций, чье здоровье пошатнулось. А ведь когда я увидел этого деда в первый раз, меня оторопь взяла.

Разговаривал дед мало, но как изумительно он кидал кости. Я проигрался ему в пух и прах! Помнишь, как мама велела тебе отобрать у деда кости? Так это из-за меня!

Скажу тебе честно, Луций, с такими способностями, не очень-то он в тебе нуждался.

Я к нему привязался, я вообще легко привязываюсь к людям, а вот Гай строил брезгливую гримасу всякий раз, когда его видел. Деда ведь звали Тит, да? По-моему, я так и называл его — старый Тит.

Что касается Гая, ему за городом вообще не очень нравилось, он все время проводил перед телевизором, смотрел мультики про Ромула и Рема и царапал себе костяшки пальцев. Мама говорила ему этого не делать, но он все равно делал, в конце концов, царапины загноились, и греческий доктор велел перевязывать ему руку тканью, смоченной в отваре осиновой коры.

И вот он уже сидит с забинтованными руками и смотрит свои бесконечные мультики, яркие, как цветы в середине лета.

Помню, рабыня как раз меняла ему повязки, а ты уговаривал меня пойти с тобой в лес и поискать какие-то сокровища, о которых тебе рассказала самая старая местная женщина.

— Старуха, — сказал я рассеянно. — Это называется старуха.

Я в то утро чувствовал себя неважно — подрался с какими-то деревенскими молодчиками, да и от крестьянского вина раскалывалась голова. Наша повариха готовила патину с грушами, и пахло на весь дом, очень сладко и приятно.

— Гай, — крикнула мама. — Иди есть. Все почти готово!

Но он сказал:

— Еще минутку.

Я вдруг тоже обратил взгляд на экран, не знаю, почему. На экране Ромул и Рем (авторы мультика нарисовали их антропоморфными волками) с шутками и прибаутками строили укрепления вокруг Палатина.

— Сколько можно смотреть телевизор? — спросила мама. — Ты испортишь зрение, Гай.

— Тощая мразь все, что угодно может испортить, — сказал я.

— Марк!

— Что, Марк?

Как причудливо играет иногда с нами судьба, правда? Гай, недовольный, встал, запах патины с грушами усилился невероятно, и я облизывался, предвкушая отличный завтрак, ты дернул меня за ворот туники, я обернулся к тебе и сказал:

— Ладно, ладно, сходим, к бабке старой, к кому угодно!

— Да не к бабке! В лес! За сокровищами! И Гая возьмем!

— Тощую мразь?