Марк Аврелий и конец античного мира

День смерти Марка Аврелия может быть назван предельной гранью, когда решена была гибель античной цивилизации. В философии, великий император, поставил идеал добродетели так высоко, что никому не приходило охоты за ним последовать; в политике, он не сумел достаточно отделить обязанностей отца от обязанностей цезаря и, вследствие этого, помимо своего желания, положил начало эре тиранов и анархии. В деле религии, вследствие излишней приверженности к государственному культу, слабость которого хорошо понимал, он подготовил насильственное торжество культа неофициального и оставил на своей памяти упрек, хотя и несправедливый, но коего самая тень не должна бы касаться жизни до такой степени чистой. Во всем, кроме законов, чувствовалось ослабление. Двадцатилетнее применение доброты распустило администрацию и поощрило злоупотребления. Известная реакция в духе идей Авидия Кассия была необходима; вместо нее последовал полный провал. Страшное разочарование для честных людей. Столько добродетели, столько любви привели только к тому, что мир оказался в руках живодера, гладиатора! После появления на земле чудных образов просветленного мира, опять впасть в ад цезарей, который считали навсегда закрытым! Вера в добро погасла. После Калигулы, после Нерона, после Домициана, еще можно было надеятъся. Опыт не казался еще решающим. Теперь, владычество зла восстановлялось ужаснее, чем когда-либо прежде, после величайшего усилия правительственного рационализма, после восьмидесятичетырех лет превосходного управления, после Нервы, Траяна, Адриана, Антонина, Марка Аврелия! Прости, добродетель; прости, разум. Если Марк Аврелий не мог спасти мир, кто спасет его? Теперь, да здравствуют безумцы! да здравствует нелепость! да здравствует сириец и его двусмысленные боги! Серьезные доктора ничего не сумели сделать. Больному хуже, чем когда-либо. Зовите эмпириков; они часто знают лучше, чем доктора, что требуется народу.

Печально то, что день смерти Марка Аврелия, столь мрачный для философии и цивилизации, был прекрасным днем для христианства. Коммод, вменивший себе в обязанность поступать во всем наперекор тому, что делалось ранее, оказался гораздо менее суров к христианству, чем его знаменитый отец. Марк Аврелий - совершенный римлянин, с его преданиями и предрассудками. Коммод был чужд своей расе. Он любил египетские культы; сам с бритой головой выступал в процессиях, носил изображение Анубиса и выполнял все обряды, которые нравились женоподобным ионцам. Он приказал изобразить себя в таком виде на мозаиках портиков, украшавших ограду его садов. В составе его прислуги были христиане. Его любовница, Мария, была почти христианка и пользовалась своим влиянием для облегчения участи исповедников, сосланных в Сардинские рудники. Мученичество сцилитанцев, последовавшее 17 юиля 180 года, т. е. четыре месяца после вступления на престол Коммода, было, конечно, последствием приказаний, данных при жизни Марка, и которые новое правительство еще не успело отменить. Число жертв при Коммоде было, повидимому, менее значительно, чем при Антонине и Марке Аврелии, - ясное доказательство того, что между римскими началами и христианством война была насмерть. Деций, Валериан, Аврелиан, Диоклетиан, которые будут стараться восстановить основные начала империи, будут вынуждены сделаться жестокими гонитеиями; тогда как императоры, чуждые римского патриотизма, как Александр Север, Филипп Аравитянин, Пальмирские цезари окажутся терпимыми.

При менее пагубном принципе, чем необузданный военный деспотизм, империя еще могла бы жить, даже после крушения римских основ со смертью Марка Аврелия, могла бы дать мир христианству веком ранее, чем это последовало, и избегнуть потоков крови, пролитой без всякой пользы Децием и Диоклетианом. Роль римской аристократии была закончена; истощив в I веке все безумия, она изжила во втором, сколько в ней оставалось добродетели. Но скрытые силы великого средиземного союза еще не были истощены. Подобно тому, как после крушения политического сооружения, построенного на правах фамилии Августа, нашлась для восстановления империи провинциальная династия Флавиев, так после крушения здания, основанного на усыновлении членов высшей римской аристократии, нашлись провинциалы, восточные люди, сирийцы, которые восстановили и великое сообщество, всем дававшее мир и выгоду. Септимий Север повторил, без нравственного величия, но не без славы, то, что было сделано Веспасианом.