Марк Аврелий и конец античного мира

Заслуга автора этого любопытного равговора заключается в том, что он нисколько не ослабил доводов своих противников. Цельс и Фронтон не с большей силой выразили, насколько противны были простейшим понятиям о естественных науках эти вечные объявления об огненной погибели мира, которыми пугали простодушных. Христианские представления о воскресении подвергся столь же резкой критике. Откуда этот ужас перед костром и сожжением трупов, как-будто земля не исполняет в несколько лет того же, что костер делает в несколько часов? Не все ли равно трупу быть измолотым зверями, или утонуть в море, или быть зарытым в землю, или быть поглощенным пламенем?

Октавий слабо отвечает на эти вовражения, неотделимые, до известной степени, от его догмата, и которые христианство будет влачить за собой, пока будет существовать. Бог, говорит защитник христианства, создал мир; он может его и разрушить. Если он сделал человека из ничего, то сумеет его и воскресить. Учение о сожжении мира преподается и философами. Евреи были побеждены по собственной вине. He Бог их покинул, а они отступились от Бога.

Октавий является еще более изворотливым, когда уверяет, что знак креста есть основание всех религий и в особеннооти религии Рима; что римское знамя есть позолоченныи крест; что трофей изображает человека на кресте; что корабль с своими реями, ярмо колесницы, человек на молитве суть изображения креста. Его объяснение предвещаний и оракульских изречений действием злых духов также несколько ребяческое. Но он красноречиво опровергает аристократические предрассудки Цецилия. Истина одна для всех; все могут ее найти и должны искать. Бог очевиден уму. Взгляд на порядок мира и на человеческое сознание приводит нас к мысли о провидении. Эту истину, хотя и потускневшую, можно проследить даже в языческих преданиях. В основании всех религий и всякой поэзии встречается представление о существе всемогущем, отце богов и людей, который все видит и есть причина всего. Октавий доказывает свое положение фразами, заимствованными у Цицерона. Единобожие естественная религия человека, так как он, при волнении чувств, говорит только: "О Боже! Провидение Божие есть последнее слово греческой философии и в особенности философии Платона, которая была бы божественна, если бы он ее не испортил излишней угодливостью перед принципом государственной религии. На этот принцип Октавий нападает с чрезвычайной энергией. Доводы, извлеченные из величия Рима, мало его трогают. В его глазах это величие лишь сплетение насилия, коварства или жестокости.

Октавий превосходно доказывает, что христиане не виновны в преступлениях, в которых их обвиняют. Их пытали; ни один не признался; а между тем признание спасло бы их. У христиан нет ни статуй, ни храмов, ии алтарей. Они правы. Истинный храм божества в сердце человека. Какие жертвоприношения могут сравняться с совестью, с невинным сердцем. Быть справедливым, значит молиться; осуществление добродетели есть жертва, спасение брата - наилучшее приношение. У христиан самый благочестивый тот, кто всех справедливее. - Октавий гордится в особенности мужеством мучеников.

"Какое чудное зрелище для Бога, когда христианин борется со страданием, когда он собирает свои силы против угроз, пыток, истязаний, когда он смеется над зловещим звуком смерти и страхом перед палачем, когда он отстаивает свою свободу против царей и владык и преклоняется только перед Богом, которому он принадлежит, - тогда, триумфатор и победитель, он торжествует над тем, кто произнес ему смертный приговор! Действительно, победа есть достижение цели!.. Поэтому христианин может казаться несчастным, но не бывает несчастным никогда. Вы превозносите людей, как Муций Сцевола, которого смерть была неизбежна, если бы он не пожертвовал правой рукой. А сколько наших допустили без жалобы, чтобы не только их правая рука, но и все тело было сожжено, когда в их власти было себя освободить!.. Наши дети, наши женщины шутя относятся к кресту, к мучениям, к зверям, ко всей обстановке казней, благодаря терпению, которое внушается им свыше".

Да трепещут суды, председательствующие при этих ужасах! Господь оставляет им их почести и богатства лишь для их погибели; с большей высоты их падение будет тяжелее. Это жертвенные животные, и уже увенчанные для смерти. Конвой, связки, багряница, знатность крови, как все это суетно! Все люди равны; одна добродетель полагает между ними разницу.

Побежденный этимп доводами, Цецилий, не давая Минуцию времени сделать заключение, заявляет, что уверовал в провидение и религию христиан. В своем изложении, Октавий почти не отклоняется от чистого деизма. Ои не упоминает ни об Иисусе, ни об апостолах, ни о писании. Его христианство не есть монашеская жизнь, о которой мечтает пacтырь: это христианство для светских людей, которое не стесняет ни веселости, ни таланта, ни изящной любви к жизни, ни стремления к изящному слогу. Как мы далеки от евионита или даже от галилеянина!