Марк Аврелий. Золотые сумерки

— Верно ли я расслышал тебя, государь? — спросил он. — Не будет ли подобное милосердие потачкой государственным преступникам, его детям, близким и все уличенным негодяям, взявшим сторону предателя, устремившегося к тирании?

— Ты, Марций, расслышал верно, — ответил Марк.

Следующий вопрос Вар задал не без некоторого внутреннего колебания, не без опаски, однако выдержки не хватило справиться со жгущим любопытством.

— А если победит дерзнувший узурпатор?

— Не так уж плохо, Вар, мы почитали богов, не так плохо живем, чтобы он смог победить нас. И не думай, что я потакаю негодяям или проявляю неоправданное милосердие к предателям. Я исхожу из практических соображений. Вспомни, семь из десяти принцепсов до божественного Траяна погибли насильственной смертью, и о каждом из них можно сказать, что имелись веские основания, по которым они были убиты. Разве Нерон не заслуживал смерти? А Калигула, объявивший себя богом? Или Домициан, жестоко пытавший любого, на которого поступал самый незначительный донос? И ни один хороший император не был так просто побежден теми, кто поднимал восстания, хотя таковых было немало. Вспомни Августа, Траяна, Адриана, моего отца! Разве не следует в подобных случаях брать пример с хороших образцов и отвергать дурные? Вспомни, все тираны, пытавшиеся захватить власть, погибли вопреки воле этих государей и без их ведома. Только так можно устранить корни смуты. Попробуй вразумить Авидия.

Ступай.

Всю дорогу до столицы Вифинии Марций размышлял о природе власти, о добродетелях и нравственном облике человека, ею обладающего, о злонравии людей, противостоящих ему. Молил богов продлить жизнь Марка до пределов его, Марция, существования. Страшно будет пережить императора, ибо за ним, за его кончиной, вдруг отверзлась неизвестность или, точнее, пропасть. Содрогнулся душой, почуяв, что выжить в ней человеку, тем более наместнику провинции, будет непросто. Встретившись с Альбином, Вар коротко передал разговор с принцепсом и помчался в Каппадокию. Добравшись до своего претория, легат первым делом отправил письмо Авидию, затем приказал принести ему дела всех приговоренных к смерти за время его отсутствия преступников, а также тех, кому грозила смертная казнь. Всем им он заменил убийство на долгие сроки заключения. Кого приказал отправить в рудники, кого в каменоломни, кого продать землевладельцам. Начертав последнюю резолюцию, откинулся к спинке кресла, задумался — чем еще мог помочь Марку римский гражданин? Он сделал все, что в его силах. С завтрашнего дня, со следующей недели, с новых календ все начнется сначала.

Первым явным свидетельством миновавшего кризиса Марк посчитал не ослабление жара или облегчение болей в желудке, но вновь явившуюся к нему бессонницу. Видно, организм ожил, вновь начал брать свое. Днем император отдыхал, а по ночам вновь понемногу принялся за дела. Их накопилось столько, что до записок руки не доходили. К тому же, признаться, он не очень-то стремился передать свои ощущения, посещавшие его в минуты нестерпимых болезненных приступов. В те минуты такое надумалось, что было совестно — тридцать лет, как добросовестный ученик изучал самого себя, отыскивал тропку к мудрости, а на поверку вышло, что ни себя он до конца не изучил, ни мировую душу, одухотворяющую этот мир.

Выздоровление шло трудно, руки ослабели настолько, что писать он не мог, поэтому приходилось диктовать Александру. Скоро все необходимые распоряжения, какие только были уместны в смутные времена, были сделаны. Отправлены послания наместникам и, прежде всего, легату обеих Панноний Пертинаксу в Карнунт. Государь извещал Публия о начале мятежа, решительно потребовал немедленно заключить мир с Ваннием и другими германскими вождями — условия прежние. Далее император предписывал подготовить легионы к дальнему походу в Сирию. Помчались гонцы и в Рим к Ауфидию Викторину. Префект города должен был обеспечить порядок в городе и позаботиться о сенаторах, чтобы никто не смел чинить им препятствий в работе на благо государства.

Весть о начале мятежа была встречена в Риме равнодушно, если не сказать ожидаемо. В городе давно ходили слухи о чем-то подобном. Пока из Сирмия приходили нерадостные вести, отцы — сенаторы, сохраняя спокойствие и невозмутимость, занимались судебными делами, доверенными им принцепсом, а также мелкими хозяйственными вопросами, связанными, например, с выделением денег на возведение акведуков в римской Аквитании, и только известие о выздоровлении Марка привело столицу в состояние какого-то страстной, исступленной ненависти по отношению к узурпатору.

Особенно гневались граждане из высших сословий. Некоторые всадники тут же потребовали конфисковать все доступное императорской власти имущество Авидия, и передать контроль над этими доходами исключительно честным и верным людям.