Марк Аврелий. Золотые сумерки

Сегестий замялся. В следующий момент наткнулся взглядом на императора и окончательно смутился. Тут все повернулись в сторону Марка, повскакивали, начали вскидывать руки — нестройно, невысоко. Марк подошел ближе, жестом приказал сесть, обратился к Сегестию.

— Что же ты замолчал? Поведай про дикую охоту.

— Сказки все это! — отмахнулся преторианец. — Жуть ночная!.. На нашей стороне… — он вновь замялся, потом вскинул голову и, смело глядя в глаза императору, закончил. — Господь.

— И все же, — настоял император.

— Старики в моем селении рассказывали, что дикая охота — это свита властелина неба Вотана. В окружении мертвецов, всяких мерзких духов или лярвов по — нашему, по — латински, мчится он по грозовому небу, сыплет молниями, нагоняет страху. Есть у дикой охоты и псы, громадные, с быков. Всем доводилось слышать, как они завывают в зимнюю пору, когда дикая охота нагоняет снежную бурю, мчится, оседлав северные ветры.

— Снег — это белый покров, покрывающий вершины гор? — спросил кто-то из молодых солдат.

— Ну да, — объяснил Сегестий. — В этих краях он порой сутками валит с небес. Хорошо — о! — неожиданно заключил. — Свежо!

Все расхохотались.

Император поднялся и направился к повозке. Здесь улегся на приготовленную Феодотом постель. Уже засыпая, улыбнулся — хорошо, оказывается, когда снег идет.

Глава 7

Как бы тщательно не готовились к вторжению германские князья, как бы долго не договаривались о совместных действиях, сколько бы не клялись в верности общему делу, каждый из них в душе и не думал связывать себя какими-то жесткими обязательствами по отношению к царю квадов Ариогезу или к своим союзникам. На пирах было проще — обнявшись за плечи, пели боевые песни. Кое-кто, слушая скальдов, повествующих о героических деяниях предков, пускал слезу, смачивал усы в пиве, и все гости, поддавшись единому чувству, провозглашали здравицы за родину, за Германию, которая превыше всего, за единение. Однако поутру, на свежую голову, каждый из вождей ясно сознавал, что на помощь соседа особенно надеяться не стоит. Самим придется решать, из каких средств платить дружинникам, в какую сторону податься за добычей. Предки учили — у каждого своя удача. Обязательства священны перед родом и кровными родственниками, в долгу ты и у племени, дело чести помочь побратиму, но в отношении чужаков хороши были все средства. Каждый из вождей, примкнувших к квадам, в общем-то, не рассчитывал ни на разгром римлян, что казалось предприятием немыслимым, ни на проведение какой-то общей созидательной стратегии, способной опрокинуть легионы. На словах договорившись об едином командовании, каждый из князей ревниво следил за Ариогезом, опасаясь, как бы тот, вдруг добившись успеха, не возомнил о себе более, чем о племенном короле (reg).

Желанной и вполне достижимой целью казалась сама возможность пограбить, насытиться добычей, расплатиться с дружинниками, нахватать как можно больше золота и серебра, чтобы вернувшись на свою сторону, набрать еще больше дружинников и, если Вотан улыбнется, короноваться властителем в собственном племени. Слава — обязательный спутник вождя. Где, в каких битвах против какого врага ее добывать, все равно. Конечно, в компании, при таком наплыве воинов воевать легче — римляне не сторуки. К тому же на глазах у десятков тысяч соотечественников, при одобрительных взглядах богов, о доброжелательности которых загодя известили жрецы, — и славу добыть легче, и звонче она будет, а без славы, добытой на полях сражений, о власти нельзя было и мечтать. Для того, чтобы твое имя прогремело от Вислы до Рейна, достаточно одного сражения, затем следовало как можно скорее набить мешки, повозки подвернувшимся под руку добром, взять двуногую добычу и спешно уходить за реку, а о том, как далее вести войну, пусть думает Ариогез.