Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

Таким образом, продолжительность его пребывания в «застенках революции» составила десять месяцев и шесть дней.

* * *

Трудности, с которыми гражданин Сад столкнулся, выйдя на свободу в 1790 году, оказались ничем по сравнению с теми, что ожидали его осенью 1794 года, когда он покинул Пикпюс.

Вернувшись к своей Констанции в дом на улице Нев де Матюрен, он обнаружил наличие долга в 6000 франков и полное отсутствие средств, чтобы погасить хотя бы часть этой суммы. Наш герой не просто обеднел, он полностью разорился. И все дело заключалось в том, что в департаменте Воклюз он значился в списке эмигрантов, а посему арендаторы и не думали выплачивать ему ренту.

Дом на улице Нев де Матюрен не отапливался, поскольку платить за топливо было нечем. Холод усиливался, и от мороза у Сада даже замерзали чернила.

* * *

Во время своего длительного тюремного заключения Сад не видел сыновей, и узнал он о них следующее: его младший сын – 25-летний Клод-Арман де Сад – под предлогом того, что выполняет свой долг члена рыцарского ордена отправился на Мальту, а 26-летний Луи-Мари де Сад подал прошение об отставке с должности штабного офицера и начал путешествовать по Франции, занимаясь рисованием и ботаникой.

За обоими молодыми людьми режим вел строгое наблюдение, и когда они уехали их имена были тут же внесены в эмигрантские списки. Дело в том, что любой член аристократической семьи, местонахождение которого невозможно было точно установить, по воле революционеров-бюрократов тут же попадал в перечень выехавших из страны. То есть в список врагов революции. И тут никаких иных толкований не допускалось. Но самое трагическое заключалось в том, что во всем этом «сумасшедшем доме» и сам гражданин Сад значился в списке эмигрантов, например, у себя в Лакосте – лишь по той причине, что исполнял свой «революционный долг» в Париже.

Все это выглядело каким-то затянувшимся бредом, но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное, а глупость – это основная движущая сила истории.

* * *

Царство Террора закончилось не сразу. Наш герой еще некоторое время жил в страхе, что его все же найдут и отправят на гильотину. Как потом выяснилось, 22 августа 1794 года в Комитет Общественного Спасения пришло от него прошение об освобождении, они все же сделали запрос в секцию Пик, а там подтвердили, что гражданин Сад никакой не враг революции, а наоборот, активный ее сторонник. И было принято решение о его невиновности. Правда, оно явно запоздало, так что если бы не путаница с именами, не избежать бы маркизу де Саду смерти.

После падения Робеспьера из тюрем выпустили многих арестованных граждан. Освободили и членов семьи де Монтрей. Но и тут получился какой-то курьез: они вышли на свободу даже раньше, чем пытавшийся их спасти Донасьен де Сад. Однако Клод-Рене Кордье де Лонэ де Монтрей так и не пришел в себя после заключения и психологического шока, обрушившегося на него, когда он вдруг обнаружил, что весь мир перевернулся с ног на голову. И через шесть месяцев после освобождения, в январе 1795 года, он умер.

«Алина и Валькур» и «Философия в будуаре»

Выйдя на свободу, маркиз де Сад с удивлением для себя обнаружил, что порнографическая репутация его «Жюстины» достигла небывалого размаха. Эта его книга стала выходить в разных местах, да еще с набором гравюр неприличного содержания. Таким образом, с каждым годом причин скрывать свою причастность к «Жюстине» у Сада становилось все больше и больше.

Его пьесы продолжали упорно отвергать, но зато в 1793 году вышел в свет многотомный роман «Алина и Валь-кур, или Философский роман».

Затем, в 1795 году, в Лондоне были изданы два тома его сочинения «Философия в будуаре» с пятью эротическими иллюстрациями.

Эта последняя книга была написана им в тюрьме Пикпюс. Главная героиня произведения, 15-летняя красавица Эжени, стала ученицей трех мужчин и одной женщины, и те принялись преподавать ей не только практические навыки любви, но и излагать свои циничные взгляды на религию, историю и нравственность. В романе, с одной стороны, имела место масса сцен с примерами сексуальной жестокости, пороков и зверств, а с другой стороны, «Философия в будуаре» выглядела явной иронией с обличением «добродетельной республики» и Робеспьера с его фальшивыми установками на всеобщее счастье одних, построенное на кровавой бойне других.

В качестве подзаголовка у книги значилось – «Безнравственные учителя», и ей был предпослан эпиграф: «Матери накажут своим дочерям читать эту книгу». Любопытно, что во втором издании этот эпиграф был заменен на другой: «Матери запретят своим дочерям читать эту книгу».

А начинается роман со следующего обращения к развратникам: