Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец?

По большому счету, реальность в самом зловещем своем проявлении в виде кровавых сцен на улицах и в тюрьмах превзошла самые жестокие моменты из садовской прозы. И тут невозможно не отметить следующий факт: если бы маркиз на самом деле был одержим фантазиями, имеющими место в его романах, если бы он стремился наполнить их материальным содержанием, придумать более подходящий момент для этого было просто невозможно. В самом деле, находясь на службе у Революции, «во имя Свободы, Равенства и Братства», наш герой мог бы надругаться над десятками и даже сотнями женщин. Но он не пошел этим путем, ибо никаким психически ненормальным «садистом» он не был.

И тут самое место привести его собственное признание:

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, безусловно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю этого никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца…»

Якобинский террор

Настоящие преступники и убийцы в это время заседали в Национальном конвенте, и сразу после «сентябрьской резни» они организовали суд над королем. Это был даже не суд, а заранее обдуманное и решенное душегубство.

Кстати, смертный приговор Людовику XVI был вынесен помимо желания большинства членов Конвента только потому, что среди голосовавших оказалось очень много подставных лиц.

При этом смерть короля была решена большинством всего в 387 голосов против 334 голосов.

В результате король был обезглавлен 21 января 1793 года. Он умер со словами:

– Дай Бог, чтобы моя кровь пролилась на пользу Франции!

К несчастью, страшная смерть короля не остановила французов от безумия. Террористы продолжили неистовства: революционный трибунал, свободный от требований закона и руководствующийся одной лишь «революционной совестью», работал неутомимо.

16 октября 1793 года вслед за королем была отправлена на гильотину и королева Мария-Антуанетта, обвиненная в контрреволюционном заговоре.

По словам историка Вильяма Миллигана Слоона, «разнузданная алчность гильотины становилась все неразборчивее в выборе жертв. Сперва падали головы аристократов, затем – королевской четы и ее сторонников, затем – ненавистных богачей, просто состоятельных людей, а под конец – всех и каждого, кто не пресмыкался перед деспотизмом Робеспьера».

Максимилиан Робеспьер – вождь якобинцев, с 1793 года фактически возглавлявший революционное правительство, – вот кто был настоящим сумасшедшим.

В те страшные дни каждый спасался, как мог.

Что же касается гражданина Сада, то его 13 апреля 1793 года назначили присяжным революционного трибунала, а в июле того же года его выдвинули на должность председателя суда. Работая во благо Великой французской революции, в том же апреле 1793 года он вдруг столкнулся со своим тестем, господином Кордье де Лонэ де Монтрей. Они не виделись уже очень много лет, и теперь этот почти 80-летний старик отчаянно пытался изображать лояльного республиканца. Но у него не очень хорошо получалось. Теперь бывший «вершитель судеб» старого режима и его семья являлись самой подходящей мишенью для доносов и как следствие – первыми кандидатами на гильотину. Роли героев нашей книги теперь принципиальным образом поменялись: старый судья пришел просить защиты у нового.

И надо сказать, Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад проявил милосердие, хотя для этого явно был выбран не самый подходящий момент. Несмотря на «неутомимую работу» Робеспьера и его приспешников все же имелся некий список семейств, попадавших под защиту нового режима, и к этому списку, по своему собственному усмотрению, наш герой отважно добавил членов семьи де Монтрей. Сделал он это 22 мая 1793 года, и, по всей видимости, именно это самовольное помилование и стало вскоре основной причиной его конфликта с властями.

Томас Дональд в своей книге о маркизе де Саде пишет об этом так:

«Маркиз сам оказался в тени гильотины. Несмотря на то, что когда-то высек Роз Келлер и являлся участником марсельского скандала, несмотря на торжество злодеев и убийц в его романах, сам он из моральных соображений был противником высшей меры наказания. Его точка зрения не лишена целесообразности, поскольку Сад утверждал, что всякое наказание бессмысленно и омерзительно, если не направлено на перевоспитание преступника. В те дни, когда кровь текла рекой, он проповедовал гуманизм и стоял за мир и порядок. Мрачные, полные драматизма сцены жестокости, двигавшие действие в его повествованиях, казалось, ушли на второй план. Для них не могло быть места в мыслях маркиза, пока не минует политический кризис. Его соратники-присяжные не могли не заметить, что в тех случаях, когда представлялась возможность, Сад прилагал максимум усилий, чтобы установить невиновность представших перед трибуналом людей. В своем стремлении спасти таких людей от обычного для подобных случаев смертного приговора он вел себя «непатриотично».