Маркиз де Сад

Донасьен знал, зачем его везут в столицу и где ему предстоит учиться, и это знание наполняло его сердце законной гордостью. Где еще может учиться отпрыск старинного рода де Сад, если не в самом известном и самом дорогом парижском коллеже? Мысли сопровождавшего его аббата Амбле были значительно менее радужными: если за годы, когда он целиком занимался своим воспитанником, жалованье ему платили далеко не регулярно, как будут обстоять дела теперь? Аббат де Сад по секрету шепнул ему, что если отец Донасьена и дальше будет испытывать финансовые затруднения, то из экономии мальчика отправят на учебу в Лион. Но куда бы ни отослали Донасьена, аббат Амбле не был намерен его покидать: за время, проведенное в Сомане, он успел искренне привязаться к своему сообразительному и своевольному подопечному. А на страницах «Алины и Валькура» де Сад напишет: «В Париж я вернулся продолжать учение под руководством умного и твердого характером человека, словно созданного для того, чтобы сформировать мой юношеский характер; к несчастью, я вскоре лишился его».

Судя по тому, что Донасьен жил то у аббата Амбле, то у матери во дворце Конце, граф де Сад определил его в коллеж приходящим учеником. Плата за пансион составляла четыре тысячи ливров в год, и за эти деньги ученики жили в общих комнатах. Дети же богатых родителей, желавшие иметь отдельную комнату и собственного лакея, платили значительно больше. Не имея возможности удовлетворить честолюбие Донасьена — да и свое тоже — и поселить его в отдельной комнате с лакеем, граф, видимо, выхлопотал ему что-то вроде свободного посещения. Некогда Жан Батист состоял в дружеских отношениях с одним из наиболее почтенных и уважаемых преподавателей коллежа, а именно с отцом Турнемином (среди его учеников прошлых лет был юный Аруэ), и теперь это помогло ему в устройстве сына.

Поклонник театральных зрелищ, Донасьен не мог равнодушно пройти мимо «самодеятельности» — театральных постановок, участие в которых было не только почетно, но и требовало большой самоотдачи. Ученикам приходилось разучивать даже балетные номера; поэтому подготовка к спектаклям (а готовили сразу две-три пьесы) продолжалась в течение всего учебного года. Для участия в спектаклях отбирали лучших учеников, а за три с небольшим года пребывания в коллеже имя Донасьена ни разу не было замечено ни в списках лучших, ни среди награжденных. Но он стал благодарным зрителем: любовь к театру, страсть к театральному пространству, театральным декорациям осталась у него на всю жизнь. Позднее эта страсть получила свое выражение как в создании множества пьес, большая часть которых утеряна, так и в яростной, но изначально обреченной борьбе за их постановку на сцене — амплуа интригана де Саду не давалось никогда: он привык говорить, что думал, а если лгал, то чаще всего спонтанно.

Театральное действо легло в основу садического либертинажа; организация театра стала главным развлечением де Сада в провинции; руководство театром в лечебнице для умалишенных в Шарантоне прославило заведение, где принудительно содержался маркиз. Де Сад с равным удовольствием придумывал декорации и для своих спектаклей, и для сцен изощренного распутства в своих романах. Сложные приспособления для получения наслаждения, хитроумные машины для совершения преступлений, описанные де Садом, более всего напоминали театральные декорации. В «Преуспеяниях порока» он представил настоящий театр преступлений, устроенный королем-развратником Фердинандом. «Зал напоминал громадный театр, — рассказывала Жюльетта, — где мы увидели семь различной формы приспособлений, служивших для умерщвления людей различными способами. Первое предназначалось для сжигания заживо, второе — для порки, третье — для повешенья, четвертое представляло собой адское колесо, пятое — кол, на который усаживали жертву, шестое служило для усекновения головы, седьмое — для разрубания на куски». Каждому гостю была отведена отдельная ложа, украшенная десятками портретов детей неземной красоты, и из-под каждого портрета свисал шнурок. Стоило гостю дернуть за этот шнурок, как перед ним появлялась выбранная им жертва, с которой он мог расправиться по своему усмотрению. В этом жестоком театре марионеток де Сад выступал кукловодом.