Марко Вовчок

Нужно было обладать изумительной легкостью пера, чтобы за один год выполнить столько переводов! Но это было только начало. За десять лет Марко Вовчок перевела целую библиотеку французских, английских и немецких книг. В своей переводческой деятельности она придерживалась определенной программы, переводя чаще всего по собственному выбору. Особенно много и охотно переводила она для детей, в первую очередь тех французских писателей, с которыми была лично знакома. На книгах, переведенных Марко Вовчком, воспитывались поколения юных читателей России. Рецензенты, отмечая ее заслуги, писали, что «за достоинство переводов ручается известность имени переводчицы». И действительно они не уступали лучшим образцам русского художественного перевода шестидесятых-семидесятых годов.

Можно согласиться с оценкой Богдана Марковича: «Как переводчица Марко Вовчок занимает первоклассное место в русской литературе. Благодаря ее прекрасному русскому языку, она умела, свободно отклоняясь от подлинного текста автора, но не изменяя ни его мысли, ни его тона, передавать его в русских художественных образах. В этом отношении с ней мог бы соперничать лишь давно умерший знаменитый переводчик Диккенса и Теккерея Иринарх Введенский, и оба они, несомненно, лучшие русские переводчики девятнадцатого столетия».

Но эта изнурительная работа принесла ей, как мы увидим дальше, не только лавры, но и тернии. Среди переводчиков нарастала конкуренция, а Марко Вовчок, заручившись привилегиями от Этцеля, бесцеремонно вторглась в цех литературных ремесленников. Выдерживать соперничество с известной писательницей было им не под силу, но и смириться они тоже не могли. Назревал новый конфликт…

Вернемся однако к «Живой душе». Рукопись поступала в редакцию «Отечественных записок» частями и напечатана была не целиком в первой книге, как предполагал Некрасов, а в четырех (1, 2, 3 и 5-й за 1868 год).

Роман завершался на глазах у Писарева, за тем же рабочим столом, который снился Марии Александровне в Москве. Писарев читал главу за главой, вольно или невольно помогая усиливать политические акценты, отделять «прирученных титанов» от людей революционного дела. Писарев и был тем новым человеком, чьи живые черты уловлены в образе Загайного, увлекшего Машу, героиню романа, на путь борьбы: «Вот он сам сидит за столом, заваленным бумагами и книгами. Она видела наклоненную голову, блестящую массу темных волос, широкий лоб и черные брови. Все обаятельные образы счастья навсегда затмило это побледневшее, утомленное лицо работника, всем существом своим отдавшегося работе…»

Как и все программные произведения демократической литературы шестидесятых годов, роман зашифрован применительно к цензурным условиям, но так, чтобы искушенный читатель многое мог прочесть между строк. Насколько это было возможно, Марко Вовчок раскрывала в действии образы новых людей — Маши и Загайного. Автобиографическая основа сюжета, по понятным причинам, в меньшей степени распространяется на последние главы: реальная Маша вышла замуж за певца украинских песен, который назван в романе Габовичем.

Работа подошла к концу, когда первые части «Живой души» были уже напечатаны в журнале. Отдельному изданию Марко Вовчок предпослала посвящение — самое пространное из всех, какие она делала в жизни: «Дмитрию Ивановичу Писареву. В знак глубокого уважения. 29 апреля 1868».

Некрасову роман показался неровным, но в целом не обманул ожиданий. В один из апрельских дней он прислал с рассыльным записку: «Так как я, может быть, даже с преувеличенной строгостью отнесся к 3-й части Жив. души, то считаю долгом сказать, что 5 ф[орм] 4-й части, которые я вчера прочел, решительно и несомненно хороши».

Осторожный Краевский думал иначе. На правах официального редактора он решил предостеречь Некрасова: «Седьмая форма Живой души не совсем потребна, Николай Алексеевич. Вот смысл отчеркнутых мною фраз, как я их понял. Некоторые из героев романа вследствие того, что один из них Загайный, шедший напролом, попался, приходят к убеждению, что действовать открыто в России пока еще нельзя: народ не приготовлен. Получив это убеждение, они решают, что им нужно и полезно захватить сперва в свои руки власть, заняв казенные должности, и одни уже принимают такие должности, а другие готовятся принести эту тяжелую жертву…Если я так понял — могут так понять и другие».

Но так рассуждают в романе преуспевающие либералы, оправдывая свое отступничество громкими фразами о служении народу…в государственных канцеляриях. Один из них, Роман Аркадьевич Квач, ненавидит Загайного именно потому, что тот остался верен «делу» и не признает никаких компромиссов.

Опытные либералы, говорил Писарев, прошли великую школу «балансирования, мистификаторства и самоуверенного переливания из пустого в порожнее». Такими и предстают они в романе Марко Вовчка. Отсюда видно, какие злободневные вопросы общественной жизни затрагивались в этом произведении.