Марко Вовчок

Не успела она собраться с мыслями для ответа, как грянула беда. В Сергиевском началась повальная эпидемия дифтерита. У хозяина дома умерли сразу двое детей. Спасая своего мальчика, Мария Александровна на первой попавшейся подводе бежит в Ставрополь, и следом за ней перебирается туда с вещами Михаил Демьянович, получивший разрешение управлять имением, живя в городе, но с теми же постоянными разъездами по округу. Теперь он может проводить с семьей лишь воскресные дни.

В ответном письме к Этцелю (осень 1883 года) Сергиевские впечатления переплетаются со ставропольскими. Она благодарит издателя за доброту и отзывчивость, вспоминает свои походы к нему из Нейи на Рю Жакоб через Булонский лес и мысленно прослеживает, шаг за шагом, весь этот длинный путь. По контрасту рисуется унылая обстановка, в которой она находилась все эти месяцы: дикие степи, куда забредают со своими стадами калмыки-кочевники, маленький сонный городок, где есть аптека, врач, почта, но ближайшая железнодорожная станция расположена в шестидесяти верстах. «Я живу совсем уединенно и единственно, чего я желаю, — оставаться незамеченной… Я чувствую, что в моей жизни образовалась пустота, которую ничто не может заполнить. Вы знаете, я всегда зарабатывала себе на жизнь своей работой, и нечего Вам говорить, что всякое другое существование, каково бы оно ни было, не может удовлетворить меня».

Этцель допытывается, какие причины заставили ее покинуть Петербург и прекратить переписку. Он настаивает, чтобы она снова взялась за перо и переводила для него свои произведения, а он, пока жив, будет их издавать, пусть даже в адаптированном, доступном для французских читателей виде, чтобы русские нравы, которые она так чудесно изображает, не казались им загадкой или ребусом. Но она должна торопиться. Силы его убывают с каждым днем. «Ах, дорогая Мари, если бы хоть эти последние годы не пропали даром, если бы Вы только помогли мне использовать их для Вас, — еще многое можно было бы сделать!» Этцель готов ее всячески поддерживать — он будет регулярно высылать ей небольшие суммы, он оплатит труд переписчика, любые расходы, лишь бы она работала!

К удивлению Этцеля, она снова замолкает на несколько месяцев, а потом указывает адрес какого-то Чмутова, служащего Волжско-Камского банка, который будет переправлять ей парижскую корреспонденцию, так как по разным причинам она не должна привлекать к себе любопытства. Этцель в недоумении: «Разве в России не знают, что Вы выполнили на протяжении многих лет все переводы Жюля Верна и что мы, с другой стороны, использовали для нашей детской библиотеки многие Ваши работы? Неужели действительно невозможно осуществлять свободную переписку?» Тем не менее он посылает на адрес таинственного Чмутова каждые три-четыре месяца денежные переводы вместе с партиями новых книг и комплектами «Журнала воспитания и развлечения», на обложке которого среди постоянных сотрудников неизменно значится имя Марко Вовчка. Вряд ли Этцель подозревал, как выручали ее эти деньги в тревожных хлопотах и длительных разъездах и как они пригождались ей в трудные часы жизни.

Но пока что она берется за перо, переводит на французский язык первые главы «В глуши» и некоторые из своих ранних повестей. Этцель подтверждает получение переписанных набело 109 страниц, ободряет ее, поторапливает, рисует заманчивые перспективы, не зная того, что работать она могла только урывками и вскоре должна была снова все забросить.

В Ставрополе, где они так славно устроились в арендованном на Ольгинской улице доме с огромным фруктовым садом и цветником, писательницу постигают новые несчастья: тяжелые астматические приступы, заставившие искать исцеления у ростовских и харьковских врачей, а затем арест и тюремные мытарства Богдана.

ПРОСВЕТЫ В ТУЧАХ

Богдан Афанасьевич в эти годы жил на Северном Кавказе, сначала в Майкопе, где по диплому жены Е. И. Корнильевой (Маркович) содержал частную школу, в которой они оба преподавали, потом — в Ростове-на-Дону. Здесь происходит его окончательный разрыв с Лизой, и она уезжает с четырьмя детьми к родителям в Калужскую губернию. После этого он снова уходит с головой в подпольную работу — в ростовской группе «Народной Воли». Относительно близкое расстояние позволяло ему раза два в году бывать у матери, что обычно совмещалось с выполнением конспиративных поручений.

В середине декабря 1884 года г-жа Лобач получает повестку из Ставропольского губернского жандармского управления с вызовом к начальнику. Там ей предъявляют для опознания фотографию «государственного преступника» Б. А. Марковича, заключенного в Ростовский тюремный замок, допрашивают, когда он последний раз посетил ее в Ставрополе, с кем встречался, кто у него бывал и т. п. На вопрос, что ожидает ее сына, жандармский полковник ответил: «Каторга, а может быть, и хуже».

Снова спешные сборы. Еще не оправившись от болезни, она выезжает на лошадях до станции Невинномысской, а оттуда поездом в Ростов, чтобы попытаться облегчить участь Богдана.