Марко Вовчок

В Ростове удалось выяснить, как обстояло дело. (Уточняющие подробности известны из архивных источников.) В октябре 1883 года полиция напала на след Богдана Марковича в Нахичевани, где он в содружестве с единомышленниками открыл завод по производству крахмала, доход с которого шел в кассу «Народной Воли». За Богданом учредили тайное наблюдение. 15 ноября на его ростовской квартире остановился на ночлег народоволец И. А. Манучаров, бежавший из харьковской тюрьмы. Рано утром нагрянула полиция. Манучаров, выхватив револьвер, прорвался через цепь городовых, но вскоре был задержан и приговорен к двадцатилетнему заключению в Шлиссельбургской крепости. Богдана же посадили в ростовскую тюрьму, обвинив в вооруженном сопротивлении, укрывательстве государственного преступника и принадлежности к революционному сообществу.

Мария Александровна добивается свиданий с сыном, расположив в свою пользу тюремного смотрителя. «Разговаривая с ним, — писала она мужу, — я в душе посмеялась, вспоминая слова Тургенева, что я имею дар делать с людьми, что пожелаю, — частичка этого дара уж не сохранилась ли теперь еще?» Обескураженная отказом ростовского прокурора передать ей арестованного на поруки, она едет в Харьков к окружному прокурору Закревскому, волнуясь, как он ее примет: Закревский был среди тех, кто подписал в 1872 году протокол по поводу перевода сказок Андерсена. Дожидаться пришлось больше недели, но опасения, к счастью, не подтвердились. Вернувшийся из Петербурга Закревский принял ее очень любезно, заявил, что обвинение в вооруженном со противлении отпало и ничего серьезного сыну не угрожает, но отдать его на поруки все же не решился.

Дни ожидания прошли в тревожных раздумьях, в тщетных попытках заполнить время работой: «Все ходила по номеру, обдумывала рассказ и, кажется, напишу его…Сегодня плохо спала и чувствую, что овладевает уныние…Прошу тебя, не сердись на меня. Ты в последнее время очень сурово принимал мои все вины. Мое горе в том, что я больна и хотя часто переламываю себя, но не всегда это удается…Сегодня видела во сне, что ты меня за что-то ужасно бранил, и, когда проснулась, была рада, что это сон» (из писем к мужу. Январь 1885 г.).

Михаил Демьянович незаметно для себя огрубел и очерствел. Жизнь в разъездах, ночевки в степи в буран и пургу, целые дни под дождем или при палящем зное выбили из него былую нежность и чуткость. «Что я могу сделать, если на мою долю выпала такая прекрасная служба собачья, в которой нет ни отдыха, ни покоя. Надо терпеть: хуже быть не может, а лучше? Кто его знает», — угрюмо отвечал он на упреки.

Но вот представился случай хоть как-то улучшить положение. Начальник Михаила Демьяновича В. В. Коновалов, назначенный управляющим Киевской удельной конторы, выполнил свое обещание о переводе его в Киевскую губернию Радостная новость стала известна еще в январе, но переезд на новое местожительство — в Киев, а оттуда в Вогуслав, где Михаил Демьянович должен был принять дела 3-го Богуславского округа, — состоялся лишь в июле 1885 года. Исполнилась заветная мечта писательницы снова пожить на Украине!

Новые свидания с сыном в Ростовском тюремном замке незадолго до отъезда в Киев приносят слабое утешение. Более существенной поддержки, кроме моральной и материальной, она не в силах ему оказать. Правда, Богдан держится молодцом, штудирует в камере медицинские книги и даже пишет стихи. Два стихотворения «Из Шелли», подписанные псевдонимом Ростовский (рукопись была зашифрована в виде математических формул), Мария Александровна публикует в ставропольской газете «Северный Кавказ».

Этцель, узнав о ее несчастье, шлет Богдану в тюрьму ободряющие письма и сообщает о нем русским политическим эмигрантам, которые направляют послание неизвестным друзьям, томящимся в Ростовском тюремном замке: «Дорогие товарищи на далекой родине!..Несмотря на то, что мы друг друга никогда не видали, пусть эти строки еще скрепят наше товарищество…Будем же работать и впредь вместе для общего дела, зная, что на берегах Дона и на берегах Сены наши сердца, молодые и старые, бьются любовью к тому же русскому народу, бьются ненавистью к тем же врагам, бьются одинаково решимостью идти к нашей общей цели…»

Наконец в сентябре 1885 года было принято решение по делу Богдана Марковича: «Подчинить его гласному надзору полиции на два года в одном из наиболее отдаленных от железной дороги уездов Екатеринославской губернии». Хлопоты Марии Александровны о разрешении ее сыну отбывать ссылку в Богуславе не увенчались успехом. По предписанию губернатора Б. Маркович выехал 16 октября с проходным свидетельством из Ростова в Новомосковск и был определен на жительство в село Вольное, в 20 верстах от уездного города. Тем временем в Петербурге открываются новые факты его революционной деятельности. 5 ноября по распоряжению департамента полиции Богдана вновь арестовывают и заключают в Новомосковский тюремный замок в общую камеру с уголовниками.