Марко Вовчок

Новый общественный подъем создает благоприятную ситуацию для распространения прогрессивных изданий. Все чаще и чаще в цензурный комитет обращаются различные издатели за разрешением выпустить в свет те или другие рассказы и повести Марко Вовчка. Богдан не оставляет внушенной Чернышевским мысли о Полном собрании сочинений. Владелец книжного магазина и типографии «Саратовского дневника» Н. Н. Штерцер соглашается на это предприятие.

Мария Александровна собирает свои опубликованные произведения, вычитывает, подправляет, восстанавливает где может цензурные пропуски, обсуждает с Богданом распределение материала по томам, загодя подготавливает заключительный восьмой том, куда войдут некоторые из не напечатанных прежде вещей.

А в это время на нее обрушивается новое несчастье. Михаил Демьянович становится жертвой чиновничьей интриги. Затаившие злобу недруги из сослуживцев по Киеву и Богуславу стряпают мерзкий донос, подписанный арендатором Кубышкиным, в котором бывшего смотрителя 3-го удельного округа обвиняют в злоупотреблениях восьми- и десятилетней давности с таким расчетом, что докопаться до истины за давностью лет будет невозможно, но если даже Лобачу и удастся доказать свою невиновность, то репутация его все равно будет подмочена.

Пока суд да дело, Михаила Демьяновича отчисляют до окончания следствия «в резерв» без сохранения содержания. Поседевший за несколько дней, он мечется между Петербургом, Саратовом, Киевом и Богуславом, собирая свидетельские показания и восстанавливая в памяти забытые факты, чтобы смыть с себя позорные обвинения.

В октябре 1896 года она едет в Киев и Богуслав помогать мужу собирать реабилитирующие материалы, снова поселяется в Хохитве, оттуда переезжает в Стеблев, разыскивает свидетелей (всего было опрошено 129 человек), составляет и переписывает от руки подробное показание Михаила Демьяновича судебному следователю, отпечатанное Богданом в типографии «Саратовского дневника» в виде отдельной книги в 115 страниц. И только в июне 1897 года, обессиленная, она возвращается в Саратов.

Следствие продолжается около двух лет. Судебное заключение полностью опровергает все обвинения и квалифицирует донос как клевету. Но чего им обоим это стоило! К Марии Александровне возвращаются все ее прежние болезни, она быстро стареет, но именно в это время, подстегиваемая материальной необходимостью, много и успешно работает.

Она договаривается в Киеве об издании своих украинских рассказов, продолжает наблюдать за саратовским собранием сочинений, готовя к выпуску очередные тома, печатает в «Саратовском дневнике» и «Русских ведомостях» многочисленные переводы с польского — рассказы любимых ею Болеслава Пруса и Клеменса Юноши; перерабатывает и публикует в журнале «Русская мысль» свой последний роман «Лето в деревне», собирается писать воспоминания.

Запретив Михаилу Демьяновичу продолжать службу в опостылевшем удельном ведомстве и заставив его подать в отставку, в ноябре 1898 года она отправляется в Москву, ведет переговоры с В. А. Гольцевым (результатом и явилась публикация романа) и с издателем М. В. Клюкиным, вскоре выпустившим ее перевод «Подлинной истории маленького оборвыша» Гринвуда и повесть «Скользкий путь». Скромные доходы с саратовского собрания сочинений и всех перечисленных изданий на протяжении двух с лишним лет составляют основу семейного бюджета.

В связи с 25-летием смерти А. В. Марковича в «Киевской старине» печатаются воспоминания и статьи памяти выдающегося этнографа. Всеядное «Новое время» подхватывает клеветнические измышления некоторых «мемуаристов», утверждающих, будто украинские «Народные рассказы» были написаны Марко Вовчком в сотрудничестве с Афанасием Васильевичем и автором нужно считать их обоих.

Возмущенный Богдан требует, чтобы она написала опровержение. Но сейчас, после всего пережитого, ей не до литературных инсинуаций. История сама разберется. Историю не обманешь! Куда больше волнует писательницу преждевременный брак младшего сына с окончившей саратовскую женскую гимназию Лизой Вальковой, сиротой, выросшей у старшей сестры, владелицы модной мастерской. Мария Александровна не хочет примириться с тем, что жена Бориса из семьи, где эксплуатируют труд молодых девушек, и пишет ему в 1896 году резкое письмо с изложением своего кредо: «Я прожила весь свой век, идя по одной дороге и не свертывая в сторону. У меня могли быть ошибки, слабости, безобразия, как у большинства людей, но в главном я никогда не осквернила себя отступничеством. И вот теперь, когда мне уже не очень осталось долго коптить небо, ты язвишь меня за то, что я отказалась от сближения со средой, которая всю жизнь мне была противна и которую я, где н как могла, клеймила».