Марко Вовчок

«Марию Александровну, — читаем мы в тех же записках, — до глубины души возмущала всякая несправедливость. У нас в селе особенно тяжело жилось переселенцам, пришлым людям, которых называли иногородними. Земельного надела они не получали, а занимались разными ремеслами, пасли скот или батрачили у богатеев. И эти бедняки, отдавая в школу детей, должны были вносить плату за обучение, тогда как дети старожилов учились бесплатно. Я слышала однажды за обедом, как она возмущенно говорила Михаилу Демьяновичу: «Что же это такое! Почему дети бедняков, пастухов должны платить за обучение? Когда же будет справедливость? Или никогда ее не будет?»

В Александровском здоровье писательницы стало еще больше сдавать К прежним недугам прибавилась болезнь глаз, одно время заставившая ее диктовать свои письма мужу. В дальнейшем она писала и правила рукописи только карандашом. Ломаный угловатый почерк выдает напряжение: и карандаш трудно было удерживать в скованных подагрой пальцах… Тем не менее она еще довольно бодра, работает в полную меру и плодотворней, чем в прошлые годы.

Семейные тревоги улеглись. Внешне все обстояло благополучно. Богдану разрешили жить в Петербурге, и он продолжал сотрудничать в газетах. Заработки его были настолько хороши, что он позволял себе даже поездки за границу. (От революционной деятельности Б. А. Маркович окончательно отошел: народничество изжило себя, а до марксизма он не поднялся, хотя и спорил в свое время с Чернышевским о Марксе.) Борис жил с семьей в Порт-Артуре и усиленно зазывал к себе в гости, соблазняя дальневосточной экзотикой. У Михаила Демьяновича установились хорошие, деловые отношения с либеральным губернатором Никифораки, и многочисленные доносы попов и черносотенцев за «нетерпимые поблажки» сектантам, устройство библиотеки и чтений для народа, душою которых была Мария Александровна, не отражались на его службе.

Ничто ей не мешало теперь жить своей внутренней жизнью. Пожалуй, никогда прежде ее так не захватывали политические события, и никогда она так остро не реагировала на безобразия, творящиеся в России. В период общественного подъема — на рубеже двух веков и в первые годы нового столетия — она чувствует необыкновенный прилив творческих сил. Бодрит и вдохновляет ее успех у читателей, внимание к ней печати, интерес к ее сочинениям издателей. Никогда прежде книги Марко Вовчка так часто не переиздавались и не расходились такими большими тиражами. Своим бытием и активной деятельностью в годы подготовки первой русской революции старая писательница как бы олицетворяет живую связь времен — соединяет прошлое с настоящим, лучшие традиции шестидесятников с социалистическими устремлениями передовых людей XX века. Знаменательный факт: в это время впервые получают распространение, печатаются и быстро распродаются портреты Марко Вовчка, тогда как прежнее поколение читателей не видело ее фотографий.

Но в Александровском и во всей Ставропольской губернии, кроме учителя Калинина и двух-трех приверженцев, никому невдомек, что суровая г-жа Лобач не просто «старая барыня», жена «земского», а знаменитая писательница, чье имя известно в России чуть ли не каждому грамотному человеку. Она по-прежнему принимает меры предосторожности для сохранения инкогнито. Однако все чаще и чаще ей приходится идти на уступки — отвечать на деловые письма, вести переговоры с издательствами и поневоле прибегать к псевдониму, который она называла «кличкой» и хотела предать забвению.

Ее избирают почетным членом «Общества любителей российской словесности», «Общества пособия учащимся», «Киевского общества грамотности».

«Терпеть не могу фигурировать в обществах, членах, ревнителях и т. п. Это мне нож острый. Отдаю всю справедливость полезности Обществ, а вот фигурировать там в виде визитной карточки претит», — писала она Богдану.

В Киеве выходит двухтомник ее украинских произведений; во Львове, о чем она узнает совершенно случайно, появляется в четвертый раз трехтомное собрание сочинений; в Киеве, Москве и Петербурге печатаются отдельными брошюрами и небольшими сборниками ее рассказы и повести. Саратовское собрание сочинений вызывает многочисленные отклики в России и за рубежом. Марко Вовчка по-прежнему переводят во всех славянских странах; издают ее и на Западе — во Франции, Дании, Германии. Одновременно публикуются новые вещи: уже упоминавшийся роман «Отдых в деревне»; рассказ в письмах «Похождения домашнего учителя» (в шестом томе саратовского собрания сочинений); реалистическая повесть о несчастной доле украинского мальчика-сироты — «Воришка» (в журнале «Детское чтение»); сатирический набросок «Праздничный сон» (в московском сборнике «На помощь учащимся женщинам»).