Маркос Рамирес

Однажды вечером, когда я оживленно «беседовал» с моим молчаливым слушателем, рядом со мной неожиданно упал камень. Я немедленно произвел разведку по всем направлениям, пытаясь через щели соседних заборов выследить наглого злоумышленника. Упали еще два — три камня, и наконец мне удалось обнаружить за несколько дворов от нашего группу мальчишек, бросавших в меня камни.

«Вот как! А если мама или маленькие сестренки выйдут сейчас в патио? — подумал я. — Разве не может камень попасть им в голову? А что, если камень попадет в белье, которое мама вывесила на солнце?»

Побуждаемый благими намерениями, я схватил камень и швырнул наугад, рассчитав, что он должен упасть во двор, где находятся враги, ни с того ни с сего начавшие против меня войну.

Почти в тот же миг раздались отчаянные крики; я вздрогнул, но затем успокоил себя: «Ага!.. Это они кричат нарочно, чтобы припугнуть меня!» И побежал взглянуть через щель в кухонной двери того дома, откуда доносились крики. Но как мне было не струсить, когда я увидел кучку ребят, подходившую к этой двери, неся на руках мальчишку, у которого лицо и одежда были залиты кровью! На мою беду проклятый камень угодил ему в голову.

Снова я бросился искать убежища в уборной, опять пришел полицейский и еще раз матери пришлось выводить меня за руку. А во втором отделении полицейские язвительно приговаривали:

— Вот когда мы зададим основательную порку этому отчаянному мальчишке!

Пришел дядя — не знаю, какой штраф пришлось ему уплатить. Зато мне хорошо запомнилось, что в тот вечер он едва не спустил с меня шкуру, а на другой день запер в ванной и велел строго-настрого целый день не открывать дверь и не давать мне еды.

Желая выказать презрение к постигшему меня несправедливому наказанию, я принялся петь во всю глотку, наполнил ванну водой, с шумом искупался, словом вел себя с показной веселостью — пусть все слышат! — но потом продрог и почувствовал собачий голод. Ну как бы выбраться отсюда? Ступив ногой на водопроводный кран, я стал карабкаться по трубе, уцепился за балку, а по ней мне уж удалось попасть на крышу, расположенную несколько ниже в этом месте, чем над ванной. Босиком, на цыпочках я прокрался по цинковой крыше и появился в окне кухни доньи Фортунаты. При виде меня толстая сеньора всплеснула от испуга руками и воскликнула:

— Дитя мое! Ведь если тебя заметят домашние, то тебе несдобровать!

Я не упустил случая сообщить ей с горестным отчаянием, что дома меня никто не любит и все желают, чтобы я поскорее умер, — ведь меня не только заперли в ванной, но и морят голодом.

— Бедное дитя! Бедное дитя! — простонала добрая сеньора.

А так как дон Герардо днем раньше вернулся из поездки в порт Пунтаренас, то она тут же принесла горсть пасадо[27], спелых бананов, множество мараньонов[28] и пакет с бисквитами; она бросала мне на крышу все сласти, которые я ловко подхватывал на лету.

Покончив с пиршеством и не без умысла собрав в бумажный пакет объедки, я спустился снова по балке и, улучив момент, когда мать вышла из кухни, слез по другой стороне крыши и заглянул на кухню. Там, на плите, прикрытый тарелкой, стоял мой завтрак, приготовленный матерью. Я уже был сыт и, перед тем как вернуться в ванную, нарочно повесил над оставленным завтраком пакет с остатками моего пира: пусть все узнают о съеденных мною вкусных вещах. Не удовлетворившись подобной проделкой, вечером, когда дядя вернулся из конторы, я снова вскарабкался на балку и, пристроившись поудобнее, стал горланить песни.

— Хм!.. — недоверчиво проворчал дядя. — Фиделиа, ты давала поесть этому разбойнику?

— Клянусь тебе, Сакариас, — ответила огорченная мать, — я ничего не давала ему.

— Ну, тогда он сам вышел и украл еду, — решил дядя. — Только так можно объяснить, почему он безобразничает, сидя взаперти. Все это делается с единственной целью — позлить меня!

Дядя велел мне спуститься, вытащил из ванной и, стегнув разок-другой, приказал ложиться спать.

Юла, неожиданно выскользнувшая из рук, случайно вдребезги разбивает оконное стекло у соседки; желанный огарок свечи я нахожу в доме, где была совершена кража; камень, брошенный наугад, попадает в грудь девушки; другой запущенный в воздух камень разбивает голову мальчишки — такое стечение несчастных случайностей может показаться продуктом болезненной, разгоряченной фантазии, но клянусь, что все произошло именно так, как я передал. Могли ли эти случайности, связанные с пламенным желанием вернуться в Алахвэлу, потрясти и ожесточить мой характер, нарушить образ жизни? На это, вероятно, мог бы ответить лишь тот, кто смело пускается в дебри психологии. Я же могу сказать лишь одно: с тех пор в течение всего моего беспокойного детства почти все мои проделки были результатом моей неуравновешенности и пылкого воображения.

* * *