Марксизм сегодня. Выпуск первый

Наибольшей силы эта вторая волна, перенесшая борьбу из сельской местности в городские условия и явившаяся производным «геваризма» 60-х годов, достигла на юге континента, особенно в Аргентине и Уругвае. Своего апогея она достигла в Бразилии. Особенно следует отметить движение, руководимое Карлосом Маригелья – бывшим руководящим деятелем коммунистической партии, автором руководства по ведению партизанской борьбы в городских условиях, ставшего «главным пособием» для тысяч борцов; однако очень скоро движение было подавлено. В то же время тот факт, что в Чили укрепление позиций «Левого революционного движения» практически совпало с победой на выборах Сальвадора Альенде, создал впечатление, что в дальнейшем развитии борьбы нет необходимости. Однако это явление распространилось на другие страны: даже там, где политическая структура была традиционно прочной, как, например, в Мексике, ощущались импульсы, порождаемые молодежным бунтом. В 1968 году армия жестоко подавила манифестацию протеста, оставив на площади Тлателолко множество убитых, число которых до сих пор неизвестно. Таким образам, вероятно, нет такой латиноамериканской страны, где на первой или второй фазе революционного движения, вызванного к жизни кубинской революцией, не дали бы о себе знать новые формы борьбы.

Ясно, что названными формами не исчерпывается все многообразие их в те годы. Первая половина 70-х годов характеризуется специфическими политическими действиями, имевшими огромное значение. Их характер (речь идет о странах Юга, где кризис гегемонизма оказался наиболее острым) был двоякого типа: радикализация старых народнических движений; удачное применение некоторыми коммунистическими партиями стратегии оппозиции, провозглашенной VII конгрессом Интернационала. К первому отнесем Аргентину периода возвращения Хуана Перона в 1973 году и Боливию (1970 – 1971), в которой было налицо сочетание выступления рабочих, руководимого синдикалистами, прогрессивного движения военных и народнической традиции революционного национализма. Ко второму – так называемый Широкий фронт в Уругвае – предвыборную коалицию во главе с коммунистами, получившую около 20 процентов голосов на выборах в 1971 году, и, естественно, Народное единство в Чили, которое приходит к власти в 1970 году, победив консерваторов и демохристиан.

Чили начала 70-х годов являет собой кульминацию процесса, с помощью которого «рабочая» партия с успехом осуществляет стратегию фронтов, разработанную VII конгрессом. В этом смысле опыт Народного единства – его победа и последующее поражение – выходит за политические и идеологические границы Латинский Америки. В самом деле, чилийские левые еще со времен своего родоначальника, Луиса Эмилио Рекабаррена, тяготеют к классовому корпоративизму как главной составляющей независимо существующего социализма. Это придание исключительной роли тому, что связано с понятием «рабочий» (структурное происхождение этого явления можно было бы объяснить особенностями формирования рабочего класса в Чили как «изолированной массы»), приведет в результате к установлению самых прочных связей между трудящимися и социалистической культурой, которых континент до той поры не знал.

Открывшаяся таким образом перспектива для автономного с политической точки зрения формирования чилийского рабочего класса станет препятствием на пути проникновения народничества и будет способствовать независимому участию трудящихся во множестве различных фронтов, которые начиная с 1938 года и до выборов Альенде стремились создать в стране новое по характеру политическое равновесие. Однако во всех этих случаях – и наиболее драматическим образом в период между 1970 и 1973 годами – трудность коренилась в ошибочном понимании гегемонии на практике. Партиям чилийских левых никогда не удавалось создать структуры по типу «народных» партий: для них понятие «народный» было обобщением всего связанного с фронтом, понимаемого как дополнение, как «союз классов», в котором последние воспринимались как субъекты, а политические партии как их отражение.

Любопытно, что в обществе, подобном чилийскому, отмеченном очень ранним и глубоким проникновением государства в структуру общества, левые партии отступили, в конце концов, перед узко «социологической» концепцией политики, по которой государство считалось лишь пассивной средой, отражающей интересы групп и социальных категорий. Примером этого служит категорический отказ от возможности преобразования Альенде коалиции партий в режим «прогрессивного цезаризма»: исполнительная власть оказалась во власти хаоса, в плену логики партий и социальных движений; не было возможности заставить считаться с теми ограничениями политических выступлений, которые самостоятельно устанавливает всякая власть.

3. Теоретические течения