Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

Именно между 1864 и 1870 годами, в славное время существования Международного товарищества рабочих, развертываются дискуссии по вопросу о войне, которые дадут пищу марксизму II Интернационала. Тем не менее первый военный опыт восходит к 1848 году, а сразу же после смерти Маркса дискуссии и резолюции конгрессов Интернационала, статьи, опубликованные в социалистической печати, письма и выступления различных деятелей Интернационала позволяют начать разработку более глобальной позиции по этому вопросу в мире, который неуклонно движется к империализму. В это время уточняется значение дискуссии, которая велась в Интернационале по вопросу о войне. Металингвистическая функция (так определил ее Роман Якобсон[1006]

) в ходе I конгресса должна была способствовать выработке ясного кодекса социалистического языка с помощью системы определений, как эквивалентных, так и acontrario. Определив теоретические рамки, она на последующих конгрессах привела к началу дискуссии нормативного характера. В общем, из-за возрождения старых противоречий, их пополнения, их отбора формируется научный арсенал, в котором основное место занимают неясные намеки, ссылки на прошлое и прямые цитаты. Результаты всех этих выступлений подытоживаются дискуссиями в I и II Интернационалах.

Когда в апреле 1848 года Маркс и Энгельс с радостью возвратились в Германию, их цели были ясны: создание одной из крупных национальных арен борьбы, что является составной частью самой их концепции. Единство немецкой нации должно было способствовать тому, чтобы рабочий класс, находящийся в эмбриональном состоянии развития, мог противостоять возродившейся буржуазии. В 1848 году такой проект на несколько месяцев сделал возможной солидарность между рабочим и национально-демократическим движением. Но необходимо было победить множество врагов, которые в итоге все-таки одержат верх над революцией: бюрократические династии Пруссии и Баварии, Габсбургскую монархию, полуфеодальные классы и течения среди дворянства, мелкую буржуазию с ее узким ретроградным мышлением и особенно царскую Россию, душу Священного союза, «самый крупный резерв европейской реакции», единственное государство, не затронутое революционной волной. Боязнь революционного вмешательства страны, считавшейся «жандармом Европы», была столь сильной, что 7 июня 1848 года «Новая Рейнская газета» призывает к превентивной, национальной и прогрессивной «войне с Востоком». Через несколько месяцев, несмотря на неоднократные поражения, газета предвещает на 1849 год «революционное восстание французского пролетариата» и «мировую войну» против царской России.

Конечно, эти призывы к освободительной войне не предназначаются для того, чтобы занять достойное место в марксизме II Интернационала. Но враждебность Маркса и Энгельса в отношении царской России будет чувствоваться все время, потому что именно Россия была источником огромного количества преступлений против интеллигенции, против трудящихся, против угнетенной Польши – короче говоря, против культуры. Тем бóльшую ненависть вызывает она своей панславистской политикой на Балканах. Если в 1848 году Россия явилась причиной поражения революции, выступив через год с прямой интервенцией против восставшей Венгрии, то теперь она пытается руками славян воспрепятствовать борьбе других «исторических наций». Таким образом, по словам Маркса и Энгельса, само существование царизма делало «невозможной победу европейского пролетариата». И эта нелюбовь к России, земле восточного варварства, очагу контрреволюции, для их последователей, в частности для немецких социал-демократов, станет чем-то вроде завещания. Естественно, возникает вопрос: как это отразится на решениях немецкой социал-демократии в 1914 году?