Маркус и девочки

Представление продолжилось в настроении, заданном Тримом Томасом. Все играли как никогда раньше. Знаменитая сцена на балконе, когда Ромео навещает Джульетту в саду, прошла изумительно. Девочки элегантно переходили из роли в роль, хотя сам переход иногда затягивался. Но это было естественно. Они же впервые репетировали в костюмах. Даже Кормилица умудрилась спрятать свою влюбленность под париком и платьем. Тем не менее Маркус был уверен, что проколется. И прокололся основательно.

Это случилось, когда Кормилица пришла к Джульетте, чтобы рассказать, что все готово к тайному венчанию с Ромео.

Маркус выбежал на сцену, дыша, как бык. Александра схватила его за руки и нежно посмотрела на него одним зеленым и одним карим глазом.

Ну, дорогая, милая!.. О боже!

Что ты глядишь так строго? Все равно,

Коль весть плоха, скажи ее с улыбкой;

Коль хороша, то музыки отрадной

Не порти мне, играя с мрачным видом.

Он уставился ей в глаза и не мог выговорить ни слова. Маркус знал, что нежный взгляд предназначен не Кормилице, а Ромео, но тем не менее она сейчас смотрела на него. Сначала нежно, потом неуверенно. О боже, какая же она замечательная! Ее глаза сияют! Зеленый и карий. Самые красивые цвета на земле! Откуда-то издалека он услышал шепот Монса:

– Устала я…

Казалось, ее глаза становятся все больше и больше.

– Дай мне передохнуть, – прошептал Монс чуть громче.

Будто бы они меняли цвет, пока он смотрел в них.

– Ну и прогулка. – сказал Монс в полный голос.

Теперь зеленый глаз стал карим, а карий – зеленым.

– Устала я, дай мне передохнуть.

– Ох, косточки болят! Ну и прогулка! – уже чуть не орал Монс.

Маркус открыл наконец рот:

Но тише! Что за свет блеснул в окне?

О, там восток! Джульетта – это солнце.

Встань, солнце ясное, убей луну —

Завистницу: она и без того

Совсем больна, бледна от огорченья,

Что, ей служа, ты все ж ее прекрасней.

Не будь служанкою луны ревнивой!

Цвет девственных одежд зелено-бледный

Одни шуты лишь носят: брось его.

О, вот моя любовь, моя царица!

Ах, знай она, что это так!

Она заговорила? Нет, молчит.

Взор говорит. Я на него отвечу!

Я слишком дерзок: эта речь – не мне.

Прекраснейшие в небе две звезды,

Принуждены на время отлучиться,

Глазам ее свое моленье шлют —

Сиять за них, пока они вернутся.

Но будь ее глаза на небесах,

А звезды на ее лице останься, —

Затмил бы звезды блеск ее ланит,

Как свет дневной лампаду затмевает;

Глаза ж ее с небес струили б в воздух

Такие лучезарные потоки,

Что птицы бы запели, в ночь не веря.

Вот подперла рукой прекрасной щеку.

О, если бы я был ее перчаткой,

Чтобы коснуться мне ее щеки!

Трим Томас поразил вступлением всех, но Маркус произвел не меньший фурор, произнеся признание любви Ромео в костюме Кормилицы. Суфлер поднялся со стула. Актеры вышли на сцену. Все молчали. Все смотрели. Никто не видел ничего подобного, настолько Маркус вжился в роль Ромео, совершенно при этом не заботясь о публике. Во всем мире сейчас существовали только он и Александра. Он был на небесах, а ее глаза сияли, как звезды. Ее рот был приоткрыт. Губы… такие красные. Маркус убрал пряди волос парика, упавшие на лицо, закрыл глаза и открыл рот.

– Спасибо, – сказал Сигмунд. – Здесь мы и остановимся.

Маркус моргнул. Он был сбит с толку. Где он находится? Сколько сейчас времени? В недоумении он оглядел зал. Там был папа, конечно.

– Не совсем то, – тихо произнес Монс. – Ты должен был произнести:

Устала я, дай мне передохнуть.

Ох, косточки болят! Ну и прогулка.

– Я забылся, – пробормотал Маркус и, покраснев, выбежал из зала.

Останься он там еще чуть-чуть, и он бы обязательно услышал, как ему аплодировали Эллен Кристина с Муной.

Глава девятнадцатая

Открыв входную дверь. Маркус сразу же услышал телефонный звонок. Он захлопнул дверь, постоял немного на лестнице, подождал. Потом опять открыл, вошел. Телефон продолжал звонить. Он закрыл за собой дверь, вздохнул, направился в гостиную и снял трубку:

– Алло…

– Макакус?