Мармеладка (СИ)

– Вовсе нет. Максимум через две недели её уже не будет. Я говорю правду, – серьёзно добавил Драгнил, смотря в недоверчиво-сердитые карие глаза подруги. – При нанесении кожу не прокалывали, как при обычных татуировках, видишь, нет ни раздражения, ни покраснения, ни воспаления. Поэтому такие рисунки недолговечны и стираются довольно быстро. Но тебе для работы должно хватить, – молодой человек не смог сдержать улыбки, наблюдая, как меняется выражение лица Хартфилии: от гневного до растерянного и даже немного виноватого. – Неужели ты думала, что я и правда сделаю настоящую татуировку? Ты же знаешь, как я к этому отношусь.

– Знаю, – буркнула девушка, отпуская его руку. – Крайне отрицательно. Извини.

Парень лишь кивнул головой, давая понять, что инцидент исчерпан и молча стал ждать указаний. Но художница не торопилась. Она внимательно рассматривала тёмный, почти чёрный рисунок на коже, пытаясь уловить замелькавшие перед глазами смутные образы будущей работы.

В том, что Нацу выбрал именно этого зверя для татуировки, не было ничего необычного. Он с детства интересовался китайской мифологией и всегда с поистине детским восторгом показывал Люси свою коллекцию драконов, в которую входило всё – от печатных изображений до статуэток, рассказывая ей различные легенды и предания об этих красивых, мудрых и сильных ящерах, один из которых сейчас красовался на его руке. Рисунок, занимающий всё пространство от локтевого сгиба до плеча, был выдержан в китайском стиле, схематичный, без лишних деталей, можно даже сказать, строгий, но удивительно подходящий по стилю Драгнилу. Широко распахнувший крылья и летящий вверх дракон прямо-таки излучал уверенность и силу, не демонстрируя при этом излишней агрессии, а тёмный цвет и чёткие линии лишь усиливали это ощущение.

Художница, проследив глазами рисунок, подняла взгляд выше, задержала его на шраме, наискосок пересекающем шею молодого человека, и сдавленно охнула, прикрыв рот рукой. Нацу не успел у неё ничего спросить – девушка убежала в другую комнату, но уже через минуту вернулась, неся белую простынь, застелила тканью софу, потом бросилась к рабочему столу, торопливо давая указания, как именно придётся сегодня позировать:

– Сядь, пожалуйста, в пол-оборота, спиной к окну – мне нужна будет тень. Левую ногу согни и поставь, правую тоже, но она должна лежать. Левую руку расположи локтём на колено так, чтобы кисть свисала вправо, вторую поставь на софу, где-то между бедром и коленом, словно опираешься на неё. Ссутуль спину и голову наклони немного. Да, так. А теперь замри.

Теперь осталось определиться с материалом для рисования. Точнее, выбрать, какую пастель она возьмёт: сухую или масляную. Потому что то, что это будет именно пастель, Хартфилия поняла в тот самый момент, когда ясно и чётко увидела будущую работу. Пришедший образ нужно было изобразить в красках, а не чёрно-белой, поэтому уголь и простой карандаш отпадали сразу. Акварель казалась слишком мягкой и нежной по тональности, гуашь, акрил и масляные краски, наоборот, чересчур тяжёлыми, цветные карандаши – недостаточно яркими. Только пастель могла подарить ей нужный по интенсивности цвет, не обременяя рисунок излишним весом.

Посомневавшись ещё минуту, художница всё же потянулась за коробочкой с масляной пастелью: сухая не позволит получить насыщенные по цвету тени, что в этой работе ей особенно необходимо. Бумагу же лучше взять светлых тонов – человеческая фигура должна чётко выделяться на остальном фоне, который будет сделан с помощью самой пастели, без примеси проступающего сквозь неё цвета основы.

Через три с половиной часа (Люси снова забыла обо всём на свете, а натурщик, видя, с каким азартом она работает, не стал ей напоминать о времени, пока художница не закончила) рисунок был готов. Девушка немного устало вздохнула и, отложив мелок, потянулась за тряпкой, чтобы вытереть руки, окидывая полученную картину теперь уже общим взглядом, не вдаваясь в детали.

Горный пейзаж. Далеко в ущелье – деревня, несколько домиков, полуразрушенных и объятых почти угасающим пламенем. Небо свинцовое, тяжёлое, безразличное к бедам тех, кто доживает, возможно, последние часы под его покровом. На переднем плане – каменный выступ, достаточно широкий, чтобы вместить скорчившегося, замершего под грузом боли и отчаяния человека. Вернее, дракона в человеческом обличье. Оставшаяся местами на теле шестигранная кирпично-красная чешуя, чёрные когти на руках, уходящий за спину хвост. На шее – свежая рана, и ещё такие же, но чуть меньше, разбросаны по всему телу, перемежаясь с пятнами грязи и копоти. Лица почти не видно, только щека, подбородок и покрытые кровавой коркой губы. И крылья. Поломанные, порванные, от правого – жалкий обрубок с торчащей костью и ошмётками кожи. Дракон, который больше никогда не поднимется в небо…

– Круто ты его, – раздался сбоку голос Нацу. – Чем же он так перед тобой провинился?

– Не знаю, – пожала плечами художница. – По-другому просто не видела.