Мармион. Повесть о битве при Флоддене

Сэр Дэвид, подивясь рассказу, Подобный случай вспомнил сразу

В истории и рассказал,

Как возле Норема когда-то

Вот так же адский дух проклятый, В шотландские одетый латы,

На сэра Балмера напал.

И чуть ли не до отреченья

От Господа и от крещенья

Довел его! «Да, говорят,

Что бродит много лет подряд

Близ Ротимуркуса такой

Фантом с кровавою рукой,

Совсем как житель гор,

Закутан он в шотландский плед…

А впрочем, где их только нет!

Возьмите вы хоть Очнаслед,

Дромотчи и Гленмор,

И все же, что ни говорят, —

Эльф, призрак, демон — целый ад

В горах ли, средь болот, —

Тому, кто верой и мечом

Встречает зло, — тому фантом

Беды не принесет,

Пред теми, кто всегда честны, Заветам рыцарства верны,

Враг слаб… И лишь в недобрый час

Опасен меч его для нас,

Когда грызет нас тайный грех, Вина, сокрытая от всех».

Чуть отвернулся Мармион,

И дважды попытался он

Прочистить горло, но

Ни слова так и не сказал,

Лишь руку лорда Маунта сжал,

Потом спустились оба в зал.

Стемнело уж давно.

И оба отдают приказ

О том, что в предрассветный час

Отряды выступят в поход:

Король их в Эдинбурге ждет.

23

Рассвет в дороге их застал.

Я мог бы мысленно пройти

За ними по всему пути —

Не раз его я прошагал!

Там нет ни камня, ни ручья,

Которого не знал бы я!

Но отступленья, в самом деле, Тебе, читатель, надоели!

Пройдя сквозь пущи дрока, мы

Минуем Брейдские холмы,

Ущелья узкую теснину,

А дальше, перейдя долину, —

На холм Блекфордский, на вершину.

24

Блекфорд! Сюда, в твой дикий дрок

Бежал я, прогуляв урок,

И лежа в зарослях ракит,

Шум города я слушал дальний

И колокола гул печальный,

Когда Сент-Джайлс звонит…

Теперь, на месте прежней воли, Желтея, колосится поле,

Всё изменилось! Лишь ручей

Меланхолическим звучаньем

Зовет меня к воспоминаньям .

Ушедшей дружбы юных дней!

25

Пейзаж совсем другим тут стал

С тех пор, как Мармион

С Блекфордского холма взирал

На вересковый склон:

Как хлопья снежных облаков,

Тут были тысячи шатров

Издалека видны,

Их бесконечные ряды

Располагались от воды

До городской стены,^

И кроны вековых дубов,

Остатки заросли лесной,

Прервав неровный строй шатров, Мирили зелень с белизной.

Полки воинственной страны

Все были здесь размещены!

26

От пышных Лоденских полей,

Из Хъебьюда — земли дождей,

От южных Рейдсвикских утёсов, От северных фиордов Росса

Шотландцы-воины пришли.

И слышал Мармион вдали

Толпы неясное жужжанье,

Звон сбруи, конский топот, ржанье…

Король велел вождям

Устроить смотр несметной силы, И солнце раннее скользило

По копьям и щитам.

27

Но тают в утренних лучах,

Как память о ночных кострах,

Рассеянные струйки дыма,

Скрипя, телеги едут мимо —

Обоз бесчисленных полков, —

А за упряжками быков

Лафеты пушек неуклюжих

Ползут и застревают в лужах

(Те кулеврины для войны

Из Франции привезены).

Зловещий дар! В дурные дни

Врагам достанутся они!

А над верхушками шатров

Порхают тысячи флажков —

Зеленых, алых, голубых,

Косых, фигурных и прямых,

Среди султанов, лент, гирлянд

То вымпел, то хоругвь, то бант, А в центре над шатром одна

Со всех сторон была видна

Прямая крепкая сосна,

Что в валунах укреплена.

Штандарт Иакова на ней

Всех флагов выше и видней.

И слабый вест едва-едва

В тяжелых складках колыхал

На ярком флаге контур льва,

Что на дыбы сердито встал.

29

Был этим блеском Мармион

Как полководец восхищен,

Взыграла кровь, стуча в висках, И отблеск молнии в глазах

Сверкнул, как перед боем:

Как сокол, взоры он метал

И сэру Дэвиду сказал:

«Согласен я с тобою,

Что короля ни рай, ни ад

От битвы не отговорят,

Клянусь Георгием, ей-ей,

Будь эта армия моей, —

Ни Бог, ни тысячи чертей

Не навязали б мира,

Пока бы яркий блеск мечей

Не сделался в бою тусклей…

Или в щитах моих людей

Не появились дыры!»

Поэт ответил: «Вид хорош,

Но было бы разумней всё ж,

Чтоб наши короли

Не так ретиво рвались в бой,

Рискуя миром и судьбой

Народа и земли!»

30

И долго лорд глядел с горы

На белоснежные шатры.

За муравейником войны

Холмы Дун Эдина видны,

И камни городской стены

В сиянье утреннем красны,

И башни кажутся темней

От блеска солнечных лучей,

Громады их издалека —

Как грозовые облака,

А замок над крутым холмом,

Как в блеске молнии немом,

Над гребнями далеких круч,

Величественен и могуч.

Мой романтичный город!

Мой Эдинбург! Как он красив,

С горами слит в один массив —Он сам, как эти горы!

А там, на севере, вдали,

Где на Охил лучи легли,

Там блеск вершин пурпурно чист, Как небывалый аметист!

Вот — Файф в оправе берегов,

Вот Престон-бей и Беррик Лоу, И золотой поток струит

Меж изумрудных островов

Широкошумный Фрит…

Фитц-Юстас так был восхищен,

Что вдруг коня пришпорил он

И поднял на дыбы,

Воскликнув: «Есть ли трус такой, Что побоялся б выйти в бой

За власть над этою страной

Против самой судьбы?»

Улыбкой Линдзи отвечал,

А лорд, нахмурившись, молчал.

Литавры, флейты, гул рожков

Смешались с пением псалмов,

Волынок вой перебивал

Гуденье труб и звон цимбал,

Шум до вершины долетал.

А вдалеке — колокола,

Людей заутреня звала.

И Линдзи так сказал:

«Король отправился в собор —

Вот и не молкнет до сих пор

Весь этот гул и звон.

Вы слышите в нем славы гром?

А мне, признаться, о другом

Напоминает он:

Веселый трубный клич охот,

Лесов Фолклендских сень,

И скачку, скачку вдоль болот, Пока уйдет или падет

Затравленный олень!

32

И вот сейчас передо мной