— Да чё, Лёх, башку трудить, надо оно? Они типа начальство, пусть у них голова и болит. Пошли б эти все петербурские тайны к едрени фени. О, смотри! Идёт.
— Это чё он машет?
— Да хер знает… Типа, чтоб мы вперед шли, что ли?
— Похоже на то. Чё, пошли?
— Ага. Иди, отвязывай этого своего.
— Бля, навязался он на мою голову… У вас есть чё ему пожрать? Надо накормить, а то у нас шаром покати, со вчера ещё.
— Да найдем… Ёпть! Лёх, ты глянь! Не, точно начальство с катушек съехало!
— Слышь, похоже, и вправду… А чё псина-то не кидается? Смотри, идёт, и ничё.
— Это наверно он дал ему что-нибудь. С голодухи хоть куда побежишь, хоть за кем.
— Ладно, двинули. Интересно, нахер он ему сдался?
— А чё, на цепь посадить, ночью по проволоке запускать — всё какая-никакая, а подмога. Заспишь, полезет тварь какая-нибудь, а он, глядишь, разбудит…
— Ну, может…
Ахмет сидел в углу бывшего училищного спортзала, стараясь оставаться незаметным. Торговцы галдели, раскладывая товар, делили прилавки, суетились. По залу, не зная, куда себя деть, нарезал круги Кирюха, непривычно корректный и предупредительный. Помогальники мрачно пожирали глазами вход, на котором встречал торговцев Аркашка Авдеев, молодой рыжий мент, отчего-то принятый Кирюхой за день до открытия. Пришли не все, но большинство. Стало ясно — базар приживется, и у нового Дома появится источник постоянного дохода.
— Кирюх. Кирю-ух! Эй!
— Чё? — очнулся хозяин.
— Присядь-ка, а то уже башка кружится от твоих пробежек. Как сраная лошадь в ёбаном цирке…
Кирюха немного потормозил, выдохнул и тяжко опустился рядом с соседом.
— Бля, я чё-то даже разволновался, прикинь.
— Да ладно тебе. Всё нормально, критическая масса есть. Видишь же?
— Да вижу вроде.
— Ну и не мандражируй. А то как юный летёха перед распределением.
Кирюха снова выдохнул и на сей раз расслабился, вытянул ноги, закурил.
— Ну, всё. Хватит, на самом деле. Да, всё пучком. Торговцы почти все, а покупатели подтянутся, никуда не денутся.
— Да и так уже сколько прошло.
— Шестьдесят пять было минут десять назад. Аркашик считает. Некоторые уже расторговались, свалили. Остальные, вон, ещё пасутся.
— Вот видишь. Рожок и две пятёры, как с куста.
— Тьфу на тебя, постучи. Не считай до вечера.
— Ладно тебе, я не глазливый.
— Ага, ты-то как раз и не глазливый.
— Пока хлебничаем, не бойся, — на грани фола пошутил Ахмет, напряженно ожидая реакции соседа.
— Э, хлебник. Смотри, таких, как ты, в старые времена на кострах жгли. По мне, так очень правильная была традиция, — отшутился Кирюха.
Соседи примолкли — видимо, обдумывая свои и ответные реплики.
— О! Э, смотри, какую сучку привели! — прервал, наконец, тягостную паузу Ахмет. — Если меньше сотни, взял бы!
— Где?
— А вон, смотри, гэбэйник уже подкатил, во-он, видишь? Щас как перекупит мяско молодое…
— А… Точно. Бля, а ничё. Слышь, сосед, если чё — займёшь? — Кирюха шлепнул по барабану Ахметова РПК.
— Да я, может, и сам возьму, — подзадорил соседа Ахмет. — Да займу, конечно. Только смотри, у меня не целый, я больше полста не заряжаю.
— Нештяк, должно хватить. Смотри-ка, возьмёт он. Тебе жена возьмёт…
— А чё, имею полное право. Шариат позволяет. — Но Кирюха уже не слушал, вскочил и замахал руками, подзывая бабу, продающую симпатичную девку.
Баба, пряча глаза, поспешила на зов солидного покупателя, волоча за собой постоянно застревающий в толпе товар.
Девка и впрямь была ничего, чистая, не кожа с костями, и на морду не страшная. Опять же, чувствовалось, что за её плечами нет зимовок в подвале с десятком мужиков; в манере даже присутствовала определенная стыдливость.
— Чё просишь, мать? За кровиночку, от сердца оторванную?
— Не моя она, свово б не привела, — сердито, видимо, от сильного смущения, затараторила баба. — Но ты не думай, слышь! Мне главное, чтоб нормальному человеку попала, не в колхоз какой, с голодранцами. И то, продаем-то, что наш лежит, лечить надо. А о цене сговоримся, лишь бы ты не…
— Э, мать. Ты не менжуйся, тут голожопых нет, этот, вон, вообще, хозяин базара. — перебил Ахмет. — Сколько просишь, скажи просто. А хотелки свои можешь не рассказывать, нам это без интересу.
Баба испуганно осеклась, но, видимо, богато выглядядевший Кирюха, пожиравший глазами молодую фигурку, придал бабе энтузиазма.
— Да я чё, я ничё… Сотню пять-сорок пять давайте, и всё… Она у нас чистенькая, ни на коже ничего, и болезней никаких, не подумайте…
— Делать-то хоть умеет чего? — оборвал бормочущую бабу Ахмет.
— Да как ей уметь, она у нас девочка ещё… Сами научите там, что вам надо…