Мародёр (СИ)

— Не исключено, но сейчас ты мне нужен и нужен будешь еще долго. Возможно, до того момента когда умрешь сам. От старости, — она тяжело вздохнула. — Мне дорого обошелся наш сегодняшний разговор, еще дороже было сломать шахту. Я потратила много сил и мне остается лишь надеяться, что ты оправдаешь мои ожидания. Ты подвел меня вчера. Ты дорого обошелся мне сегодня. Не подведи меня завтра!

Она схватила мое лицо ладонями и, наклонив голову, поцеловала в лоб. Вокруг все закружилось, задергалось. Сизый туман полез из всех щелей. Череп отпрыгнул в сторону, клацнул зубами, и скрылся. Лицо богини поплыло, размазалось, превращаясь в клочья тумана. Только глаза смотрели в мои, и я смотрел в черные глаза богини, я видел только их.

— Не подведи меня! — услышал я шепот и глаза растаяли.

Солнце еще не встало. Я лежал на мокром одеяле. Тело покрыто потом, руки дрожат, глаза смотрят в чистое усыпанное звездами небо. В голове не единой мысли. Я ничего не чувствую, ни сожаления о погибших рабах, ни страха. Ни перед завтрашним днем, ни перед смертью. Я просто лежал и смотрел в небо.

— Жмур! — разнесся над лагерем громкий равнодушный крик.

Глава 7

Еще до рассвета лагерь наполнился людьми. Вольными людьми, без рабских ошейников. Рабы с завистью смотрели на широкоплечих коренастых шахтеров, из деревеньки неподалеку, на тощих крестьян с красноватой обветренной кожей, на мастеровых, что мозолистыми руками наскоро сколачивали тележки с кривыми колесами и корявые ящики, на разоружившихся солдат, которых выдавала выправка и жесткие взгляды.

Люди бородатого гостя Мирира тоже пришли. Трое скинули кольчуги и таскали камни наравне со всеми, один же остался при оружии и, оседлав бочку, зорко следил за порядком, в зародыше пресекая любые конфликты. И в методах он не стеснялся. Зубов не досчитались как рабы, так надсмотрщики и вольные, позволившие себе слишком много. Вот и сейчас отправив коротким ударом в лицо очередного зарвавшегося шахтера мордой в пыль, он вернулся к бочке, глотнул воды из длинного общего корыта и сел на место. Спокоен, расслаблен, точно знает цену себе и твердо осознает свою силу. Я ему завидовал. Не знаю, чему именно, силе, смелости, уверенности или же свободе.

Я нерешительно замялся.

— Чего тебе? — страж смотрел на меня с превосходством, но без неприязни.

— Воды, — я протянул здоровую руку к ковшу. — Можно воды?

— Пей, — он не двинулся с места, — вода для всех, раб ты или вольный, вода не принадлежит никому, — он немного помолчал и добавил: — Императору разве что, но он не станет возражать. Пей! — и он усмехнулся, хоть и криво, но как-то ласково, по-доброму.

Я поблагодарил, но страж лишь отмахнулся и отвернулся. Ковш удобен, вода прохладна и сладка. Нас такой никогда не поили и ковшей таких не давали. Хороший, глубокий, хватит, и чтобы напиться, и чтобы умыться. Да, умыться не помешало бы, но не сейчас. Хотя почему? Вечером халкан обещал баню, там и помоюсь, а умыться можно сейчас. Я закрыл глаза и, покатав во рту воду, проглотил. Опустил ковш в воду, набрал еще, выпил половину, а остальное плеснул себе в лицо. Холодная вода взбодрила, смыла пыль с глаз и губ. Я сплюнул в сторону, выковырял грязные комочки соли из уголков глаз. Хорошо!

— А можно мне?

Грязный мальчонка протянул тощую руку к ковшу.

— Тебе полить? — спросил я.

— Я справлюсь, — мальчишка обиженно забрал ковш.

Он вольный, ошейника на нем нет. Он мог бы уйти, но он предпочитает оставаться здесь, с нами. Он не отличается большой силой, или великим умом, зато у него отличный слух, странное умение узнавать новости первым и доброе сердце. За последние две вещи его здесь никто и не трогает. Наоборот, каждому вновь прибывшему доходчиво объясняют, что именно этого мальчика нельзя использовать ни как посыльного, ни как слугу, ни для других дел, где больше бы сгодились девочки. Обычно все понимают сразу, но бывают случаи, когда понимание приходит только через выбитые зубы и сломанные носы.

Мальчишка радостно сунул ковш в корыто, но не рассчитал сил, и тяжелая посудина выскользнула из его рук и поплыла прочь. Он потянулся к нему, зацепил за ручку, потянул, не удержался на ногах, шлепнулся на землю и окунул руки в воду.

— Грязный ублюдок, — рявкнуло откуда-то сбоку, — руки мыть тут будешь!

Мощная затрещина, пятерней в кожаной варежке свалила мальчишку в корыто.

— Ах, ты мразь, руки помыл, теперь весь помыться решил!

Мощные руки, вытащили из корыта мальчишку, встряхнули, бросили на землю. Над ним навис широкоплечий детина в обожжённом кожаном фартуке. Мышцы так и ходили на его голых руках, и каждая была с голову пацана. Мальчишка попытался отползти, но здоровяк его догнал. Поднял. Кулак врезался под ребра, глаза мальчишки округлились, выкатились, губы вытянулись, пытаясь удержать выбитый воздух, раскрылись. Пацан закричал. Но это здоровяка не остановило. Удар в лицо едва не вышиб из парня дух. Зубы клацнули со звуком ломающегося о камни кайла. Тело мальчишки прокатилось по земле шагов пять и застыло.