Марсельская авантюра

Председатель начал с того, что поблагодарил присутствующих за то, что они согласились присутствовать на столь важном событии в истории Марселя. Сэм осторожно огляделся и заметил, что Уоппинг, все еще не расставшийся с бокалом, смотрит на оратора совершенно стеклянными глазами: он явно не понимал ни слова.

Речь Патримонио стала куда более оживленной, когда он перешел к рассказу о талантах, даре предвидения и самоотверженной работе своего комитета. И возможно, скромно добавил он, ему как руководителю этой звездной команды профессионалов тоже удалось внести свою маленькую лепту. Перейдя к выдвинутым на конкурс проектам, он представил публике Каролину Дюма, Уоппинга и Сэма, и каждое имя было встречено шумными аплодисментами. Макеты можно видеть своими глазами, продолжал председатель, и все они настолько великолепны, что выбрать из них один — задача не из легких. Однако он уверен, что члены комитета справятся с ней. Они трудятся не покладая рук и в течение двух недель непременно примут решение. В конце своей речи Патримонио жестом великого дирижера простер руки к музыкантам, и те вдохновенно исполнили «Марсельезу».

Когда музыка стихла, Сэм отыскал в зале Элену, стоявшую неподалеку от друзей Уоппинга. Она слышала, как тот жаловался, что из всей речи узнал только свое имя и музыку в конце: «Как там она называется — „Майонеза“?».

Никто из французов явно не собирался покидать прием, пока в баре оставалось шампанское, и Сэм с Эленой смогли незаметно ускользнуть. Они пересекали двор, когда у Сэма зазвонил телефон. Это был Филипп.

— Я там немного не поладил с Патримонио.

— Мы видели. А в чем дело? Ты где?

— Да здесь, за углом, в баре «Ле Баллон». Он находится на рю дю Пти-Пуи. Два шага, и вы его увидите. Буду ждать вас у входа.

Еще в прошлый приезд в Марсель Сэм отметил пристрастие Филиппа к сомнительным питейным заведениям, и «Ле Баллон» явно принадлежал к их числу. Над входом была приколочена крохотная, видавшая лучшие времена вывеска с изображением футбольного мяча — le ballon и рюмки, un ballon, наполненной жидкостью подозрительного цвета, которую художник, наверное, пытался выдать за красное вино. Филипп в отглаженном черном костюме и белой рубашке выглядел здесь совершенно неуместно.

Раздвинув шуршащую занавеску из бусинок, они вошли в зал и были встречены вдруг наступившим молчанием и подозрительными взглядами десятка мужчин, которые, впрочем, тут же вернулись к газетам и домино. Государственный запрет на курение в закрытых общественных помещениях здесь откровенно игнорировался, и в воздухе висели густые клубы дыма. Тем не менее в баре было чисто и даже по-своему уютно. Вдоль двух стен располагались столики со старыми мраморными столешницами и простые деревянные стулья, третью занимал длинный сервированный приборами стол, а вдоль четвертой протянулся бар, в котором хозяйничал престарелый бармен; крепкая вращающаяся дверь в углу предполагала наличие кухни.

Не считая большого, висящего над обеденным столом телевизора, единственным украшением бара служили фотографии с изображением футбольной команды «Олимпик Марсель», сделанные в разные годы; некоторые из них совсем пожелтели.

— Серж, владелец заведения, сам когда-то играл за «Олимпик», — пояснил Филипп, — а потом в матче с «Пари-Сен-Жермен» один придурок сломал ему ногу. Там за барной стойкой его отец. Ну, что будете пить?

Они заказали кувшин rosé «supérieur»,[35] который Филипп сам принес из бара, после чего он рассказал, что произошло между ним и Патримонио.

Филипп рассчитывал взять у председателя интервью, но все пошло наперекосяк с самого начала, потому что Патримонио представил его Каролине Дюма как «местного писаку». Лицо журналиста скривилось при этом воспоминании.

— Понятно, что он выпендривался перед ней. Конечно, мне надо было наплевать на то, что говорит этот старый козел. Но он вел себя так высокомерно, что я завелся. Дальше — хуже. Я все-таки задал ему пару вопросов, на что он мне процедил: «Оставьте меня сейчас в покое. Если хотите интервью, договаривайтесь с моим секретарем». Черт возьми, это ведь публичное мероприятие! Он представляет проекты и не хочет общаться с прессой? Тут я уже серьезно разозлился и сказал то, чего, наверное, не следовало. — Он ненадолго замолчал, чтобы глотнуть вина. — Я спросил его, считает ли он этичным пользоваться гостеприимством одного из участников тендера. Он ответил, что не понимает, о чем я говорю, и тогда я предложил позвать лорда Уоппинга и поинтересоваться у него. Тут стало совсем горячо, и я ушел.

— А что из этого слышала Каролина Дюма?

— Только начало. Потом она куда-то смылась. — Филипп осушил стакан и налил себе еще. — Но есть и хорошие новости. Я поговорил со всеми членами комитета, и большинству из них больше всего нравится ваш проект. Один даже сказал, что сам не прочь там поселиться.