Марсельская сказка

— А что же ты? — отправив в рот пару кусочков сыра, поинтересовалась я.

— Мы с Бартемом перекусили по пути сюда.

Кивнув, я снова принялась за закуски. Мне хотелось сказать ему, что я считаю Верна настоящим мерзавцем, что он поступил неправильно, бросив Реми без работы, но я также знала, что моё мнение едва ли было ему интересно. Поэтому, наколов на зубочистку дольку ананаса, я благоразумно промолчала. Поразительно, но до этого момента я и не подозревала, насколько голодна. Должно быть, гости, проплывающие мимо нас, решили, что я какая-то дикарка, но сейчас мне было совершенно наплевать на их мнение. До меня изредка доносились обрывки их фраз, лишённые смысла светские новости и надоедливая музыка, и с каждой секундой желание схватить Реми за руку и уйти отсюда прочь возрастало во мне с неистовой силой. Когда мои губы прижались к бокалу, чтобы сделать глоток шампанского, мой спутник, наконец, подал голос:

— Ты не хочешь зайти внутрь? Люди все прибывают, а та женщина, — Реми кивнул в сторону молодой мадемуазель, не сводящей с него глаз, — в шаге от того, чтобы подойти к нам.

Что-то в моей груди неприятно вспыхнуло. Я посмотрела на уродливую шляпу с пером на голове незнакомки и фыркнула, опустошив свой бокал.

— Бедняжка, — протянула я и, подойдя к Реми, взяла его под руку. — Она настолько слепа, что не видит рядом с тобой супругу.

Реми расхохотался, и я невольно засмеялась в ответ. Мы рисковали, мы чертовски рисковали, находясь в центре внимания, но, признаться, за все эти дни мне ещё никогда не было так спокойно и легко, как сейчас. Колокольчики звенели в моей душе, и они успокаивали меня, заставляя без повода улыбаться, наслаждаться этим моментом, ведь он уникален, уже спустя минуту всё будет иначе, и мы будем иными, не такими, как в этот самый миг. Я так боялась, что кто-то из нас посмеет его испортить.

Внутри было заметно меньше людей. Никто не танцевал в центре огромного зала — гости разбрелись по углам, болтая, опустошая свои бокалы, разглядывая друг друга, как разглядывают в бутике одежду, прицениваясь. Всюду стояли огромные фарфоровые вазы с пышными букетами люпинов, кресла и диваны были заняты, и мы решили остаться в тени парадной лестницы, издалека наблюдая за Бартемом и Луизой. Иногда Бартем подходил к нам, иногда подходила Луиза, но большую часть времени мы стояли здесь совершенно одни, чему я была несказанно рада. Я наблюдала за мужчиной, что застыл у окна в одиночестве, размышляя над тем, заслуживает ли он моих подозрений, но в конечном счёте сдалась.

— Быть может, нам стоит подойти к Бартему и попросить ключи? Мы здесь уже больше часа. Полагаю, этого достаточно, чтобы не показаться невежами, — сказала я, повернувшись к Реми.

Глаза его странно заблестели.

— Подойдём. Но прежде, — он наклонился к моему уху, и я удивлённо моргнула, ощутив табун пробежавших по моей спине мурашек, — позволь мне пригласить тебя на танец.

Я приоткрыла рот и широко распахнула глаза.

— Ты умеешь танцевать?

— Нет, — Реми усмехнулся, а в уголках его глаз появились морщины. — Но я знаю эту песню. Она мне нравится.

Из граммофона в углу гостиной доносилась известная песня «В глубине твоих глаз» французской дивы Мистингетт. За шумом мыслей в голове я и не услышала её, а теперь не могла разгадать, как давно она начала играть. Воспоминания меня охватили, закрутили в безжалостном вихре: Шарлотт очень любила Мистингетт, и вечерами именно её пластинки она ставила, чтобы под льющийся из раструба мелодичный голос пить чай с жасмином и вздыхать о Луи. Я не ценила эти мгновения, считала Шарлотт легкомысленной и неинтересной, и поднималась в свою спальню, едва пластинка успевала остановиться. Какой же я была глупой!

Растерянная и изумлённая, я и не заметила, как Реми взял мою ладонь в свою и увлёк в медленный танец у лестницы вдали от чужих глаз. Странное чувство пронзило меня, неизвестное и узнаваемое, и я положила свободную ладонь на его плечо, встретившись с ним взглядом. И в этот момент, в этот самый момент, когда мы посмотрели друг друга, нас настигла неведомая магия — её нельзя было увидеть или коснуться, только почувствовать. Она дарила чувство абсолютного совершенства, и всё становилось на несколько тонов идеальнее: звук из граммофона казался чистым, Реми танцевал так, словно был рождён для этого, а в душе не было ничего, кроме удивительной лёгкости, вызывающей лишь желание хохотать, как юная влюблённая инженю, впервые познавшая все прелести мужского внимания. Неожиданно робкая улыбка тронула мои губы. Конечно, Реми совершенно не умел танцевать, звук хрипел и порой заедал, а я бесконечно тревожилась об отъезде, но эта магия, магия момента, по-прежнему всецело владела нами. Я не хотела, чтобы она заканчивалась.

Мне удалось вырваться из сладостного тумана лишь тогда, когда Реми приопустил меня к полу, придерживая одной рукой мою спину. Вновь приблизившись к нему, я перевела дыхание и усмехнулась:

— Кажется, ты говорил, что мы не должны привлекать к себе внимания.