Марсельская сказка

«Будь я на твоём месте, я бы никому не рассказала о своих истинных чувствах, о своей настоящей боли после похорон отца. Это только моё горе. Только мой шрам», — едва не слетело с уст, но Реми был непоколебим в своём стремлении донести до меня что-то важное. Он посмотрел на меня — в ночи его глаза казались почти чёрными, сияющими, но совершенно не опасными, ведь я видела в них свое пристанище, свой покой, — и тихо продолжил свой рассказ.

— Она зашла в кухню, села за стол, открыла конверт и развернула письмо. Мы с Дайон замерли в ожидании. Мама всегда сначала читала письмо про себя — думаю, ей хотелось оставить какую-то часть его мыслей неозвученными, сберечь их даже от нас, своих детей. Между ними всегда была особая связь… И вот она принялась читать. Мы видели, как с каждой строчкой выражение её лица меняется. С взволнованного на воодушевленное, затем на радостное, а затем… полное ошеломление. Мы были одними из первых, кто узнал, что немцы уже на подступах во Францию. Он не прощался с нами в письме, но мы знали, что оно было последним.

Реми сделал вздох, поднял взгляд к небу. Я сделала то же самое, пытаясь отогнать пелену непрошенных слёз.

— Отец также написал точный адрес своей сестры, которая жила с мужем в Нёвшатель в Швейцарии, велел нам отправляться туда. Помню, с каким ужасом и обидой я наблюдал за тем, как мама собирает наши вещи. Любая мелочь, которая попадалась ей на глаза — ничего самого необходимого. Дайон плакала, не хотела уезжать, оставлять своего жениха, оставлять учёбу. А я… я был полон злости, неуместной мальчишеской бравады, а ещё я был в ярости на отца. Разве не он сказал встречать опасность лицом к лицу? Разве не смелость должна спасти нас? — Реми сжал кулаки, опустил голову и глубоко вздохнул. Я ощущала каждый шаг, который он делает на пути к раскрытию себя. — На следующий день мать позвонила сестре отца, они с мужем пообещали встретить нас на границе. Утром я сидел на ступеньках возле дома своего друга, дожидался его, чтобы обо всем рассказать, хотя все уже обо всём знали. Тогда я увидел Дайон — она прощалась с Кентеном, своим женихом. Кентен сказал ей, что мобилизация уже объявлена, и завтра утром по нашей улице будет проезжать машина с военными. Он заявил, что пойдёт на фронт, сядет в эту машину, ведь это его долг, и так на его месте поступил бы каждый… Как думаешь, как эти слова подействовали на тринадцатилетнего мальчишку?

У меня перехватило дыхание. Я сильнее сжала ладонь на бедре Реми и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. До этого момента я и не думала, через что, кроме потери родных, ему пришлось пройти, и как этот путь начался. Реми решил начать с истоков. Не просто правда. А самая глубина истины.

— Ещё одно жаркое августовское утро навсегда перевернуло мою жизнь. За нами должна была приехать машина. Моя мать раньше работала в консерватории — у неё было достаточно почитателей, готовых отвезти нас к границе. Когда авто приехало, я уже всё для себя решил. Хотя, вернее было бы сказать, что я и не размышлял толком. Просто знал, что выбора у меня нет. Мы вышли из квартиры, не зная, вернёмся ли когда-нибудь сюда ещё или нет, спустились со ступенек, и какой-то сноб в вязаной жилетке открыл для мамы дверь. Дайон села, а я не забрался в салон вслед за ней. На соседней улице, там, где жил Кентен, уже собирали добровольцев.

— О, боже…

— Я крепко обнял ничего не понимающую мать. Попросил у неё прощения. И сорвался на бег.

— Ты?..

Ладонь Реми вдруг опустилась на мою, что лежала на его бедре, и сжала. Его дыхание сбилось, плечи то поднимались, то опускались, а я уже ничего не видела за пеленой слёз, застеливших глаза.

— Она бежала за мной, кричала моё имя. А я знал, что поступаю правильно. По-другому же и быть не может.

— Но ты ведь был ещё мальчишкой. Как тебя могли принять на службу?

— Никто и не принимал меня. Я запрыгнул в кузов к остальным добровольцам, когда их уже записали. Благо, в этом грузовике не было Кентена, иначе он бы вышвырнул меня к чертям собачьим. Остальным же было плевать — все знали, куда они едут, знали, что значит долг.

— Так значит… — голос мой охрип от нахлынувших чувств. — Ты прошёл войну? Как же так, Реми? Разве дети должны воевать? Почему тебя не отправили домой? Это не…

Он резко втянул носом воздух и посмотрел на меня.