Маршал Конев

— Подождите. Мехлис не был командующим фронтом?

— Не был...

— Значит, вы командующий фронтом, а Мехлис не командующий фронтом? Значит, вы должны были командовать, а не Мехлис, да?

— Да, но...

— Подождите. Вы командующий фронтом? Я, но он мне не давал командовать.

— Почему же вы не позвонили и не сообщили?

— Я хотел позвонить, но не имел возможности.

— Почему?

— Со мною всё время рядом находился Мехлис, и я не мог позвонить без него. Мне пришлось бы звонить в его присутствии.

— Хорошо. Почему же вы не могли позвонить в его присутствии?

Молчание.

— Почему, если вы считали, что правы вы, а не он, почему же не могли позвонить в его присутствии? Очевидно, вы, товарищ Козлов, боялись Мехлиса больше, чем немцев?

— Вы не знаете Мехлиса, товарищ Сталин! — воскликнул Козлов.

— Ну, это, положим, неверно, товарищ Козлов. Я-то знаю товарища Мехлиса. А теперь хочу вас спросить: почему вы жалуетесь? Вы командовали фронтом, вы отвечали за действия фронта, с вас за это спрашивается, вы за это смещены. Я считаю, что с вами поступили правильно, товарищ Козлов.

Об этом поучительном для всех командующих диалоге рассказал Коневу маршал Рокоссовский, который в тот момент оказался в кабинете Сталина. Справедливости ради следует сказать, что на этот раз был наказан не только командующий фронтом, который не смог использовать в полную силу свои права командира-единоначальника, но и Мехлис: он был понижен в воинском звании до генерал-полковника и назначен лишь членом Военного совета 6-й общевойсковой армии. Но так продолжалось недолго. Вскоре этот непотопляемый и незаменимый «деятель» где-то в чём-то «отличился» и снова вошёл в доверие к своему покровителю: был назначен членом Военного совета Воронежского фронта. Пробыл там очень мало: генерал Ватутин упросил Жукова, а через него Сталина, и тот переместил Мехлиса с Воронежского на Степной фронт. «И без всякого предупреждения, — возмущался Конев, — без предварительного разговора на эту тему с командующим фронта Верховный преподнёс мне, прямо скажу, весьма нежелательный подарок...»

Первым желанием Конева было тут же позвонить Верховному и прямо высказать ему своё недоумение, но он удержался от этого. Верховный ведь может ответить просто: назначение члена Военного совета фронта — это прерогатива Политбюро, Ставки и его как Верховного Главнокомандующего. И это так. Придётся потерпеть: время само рассудит...

И оно рассудило. Вскоре Иван Степанович случайно узнал, что люди Мехлиса, привезённые им из Москвы, раскрыли в одной из армейских редакций «троцкистский гнойник», и тут же, не сказав ни слова ему, командующему, Мехлис отправил телеграмму на имя начальника Главполитуправления Щербакова и наверняка копию Сталину. В телеграмме он потребовал расформировать весь коллектив редакции армейской газеты и прислать из Москвы новый состав сотрудников. Что и было сделано. При проверке оказалось, что подозрительный ко всем и ко всему Мехлис организовал бурю в стакане воды. Суть этой «контрреволюции» состояла в следующем. Один из сотрудников редакции свои корреспондентские беседы с бойцами и командирами заносил не в блокнот, как это делали другие сотрудники, а в общую тетрадь, служившую своего рода дневником, ведение которых на фронте запрещалось. В редакции это ни у кого не вызывало никаких подозрений: как же корреспондент может обойтись без записей, то есть рабочих материалов для очередной заметки или статьи? И вдруг эта общая тетрадь у сотрудника была выкрадена из полевой сумки и оказалась в руках Мехлиса. Тут всё и началось. Весь коллектив редакции обвинили в политической неблагонадёжности, расформировали и заменили новым, присланным из Москвы.

Вскоре Коневу позвонил Верховный Главнокомандующий. Получив нужный ответ, связанный с готовностью войск к боевой операции, он как бы между прочим спросил: как приживается на новом фронте товарищ Мехлис? Уверенный, что Верховный не спроста задал этот вопрос (на праздные расспросы у него не было времени), Иван Степанович ответил с присущей ему прямотой:

— Мехлис нигде прижиться не может, он тут путается у меня, да и у других под ногами и мешает боевой работе. Сработаться с ним я не могу. Уберите его и от нас, товарищ Сталин, пока не случилось большой беды...

Дополнительных вопросов не последовало. Разговор прервался, что называется, на полуслове. Оказалось, что кто-то, скорее всего тот же Щербаков, сделал доброе дело: заранее подготовил Сталина к этому нелёгкому разговору. Тем более что метода Мехлиса оставалась той же, что и на других фронтах во взаимоотношениях с командующими. Сигнализируя Сталину о «неблагополучиях» на Степном фронте, он обливал грязью многих честных командиров, включая и самого командующего. Но тут, что называется, коса нашла на камень. Да и Сталину, видно, надоели бесконечные «сигналы» и доносы.