Маршал Конев

Стрелки часов еле передвигались. Ждали сигнала атаки. А его всё не было. Многие знали, что вчера действовали наши разведывательные группы, встретившие яростное сопротивление противника. Сегодня с утра передовые отряды дивизий при поддержке артиллерии атаковали противника и овладели траншеями первой линии обороны. Дальнейшее продвижение замедлилось. Враг резко усилил артиллерийский и миномётный огонь.

— Чего же ждём? — обратился к соседу нетерпеливый Иван Непейвода.

— Командирам видней, — отозвался опытный в этих делах Степан Микуленко. — Я своим разумением так считаю, — Степан выразительно посмотрел на небо, — всему помеха эта хмара, что нависла над нами с самого утра. Это ж ясно. Артиллеристам ничего не видно, а лётчики и вовсе с аэродрома подняться не могут. А нам с тобой без артиллерии и авиации одним одолеть врага ой как трудно будет. Так что сиди и помалкивай.

Прислушивавшийся к их разговору Кондрат Булычев примирительно добавил:

— Наше дело солдатское. Скажут командиры: в атаку — пойдём потрошить врага. Не скажут — посидим, покурим. Силы надо беречь — впереди длинная и ухабистая дорога. — Кондрат пристально посмотрел на небо, забеспокоился: — Вот только махорка, боюсь, отсыреет...

Он полез в карман брюк, достал кисет да листок газеты. Не спеша свернул цигарку, прикурил и с наслаждением затянулся.

— Почему так приятно закурить перед боем, — заговорил он, пуская кольца табачного дыма. — Право, нет ничего лучше, чем затянуться дымком в ожидании сигнала к атаке. Когда-то ещё доведётся покурить? Может, на первом же броске тебя и убьют. А если ранят, то тоже неизвестно ещё, сможешь ли ты руками действовать. Хорошо, если санитарка из сочувствующих попадётся, тогда ещё смилостивится, свернёт «козью ножку». А то до самого медсанбата будешь терпеть...

— Ну зачем так мрачно думать перед боем? — возразил кто-то.

— А уж как есть, — ответил Кондрат. — На войне ведь, а не блинах у тёщи.

— Завидую вам, ребята, которые курят, — вступил в разговор стоявший позади боец Захаркин, маленький, щупленький — природа обделила его ростом, силой, внешним видом.

Булычев повернулся к нему всей своей могучей фигурой.

— Ну и ты закури, милок, — искренне желая помочь бойцу, сказал он. — Махры ежели нет, так я тебе одолжу, дело это поправимое. А без курева, конечно, плохо, всяк это понимает.

— Но ведь курить вредно, — проговорил робко Захаркин.

— Знаю, — ответил Кондрат. — Но на войне без курева нельзя. Война — это особое обстоятельство: здесь надо не о здоровье думать, а о том, чтобы врага уничтожить. И тут мало одного оружия — нужен настрой. А цигарка успокаивает, особенно перед атакой. Как только война закончится, так бросим и курить. А пока без курева нельзя. Вот так-то.

К Захаркину потянулись кисеты. Расшитые заботливыми девичьими руками — красные и голубые, сиреневые и фиолетовые, с белыми и жёлтыми цветочками, с разными дарственными пожеланиями.

— Закури, Захаркин, закури. Глядишь, полегчает. Разве мыслимо в бой идти без курева?

Захаркин болезненно поморщился:

— Да нельзя мне, братцы.

— Чего там нельзя! Не больной ведь? Закуривай!

— Нельзя, вера не позволяет.

— Это какая ещё Вера? Что же ты не говорил нам ничего о ней? Где она?

— Религия есть такая, а не девушка.

— Да ты что, сектант, что ли, какой? — напрямик спросил Булычев.

— Не сектант, а последователь Иеговы, наследника Бога на земле, — поджав губы так, что казалось, вот-вот расплачется от обиды, ответил Захаркин. — Курить нам Богом запрещено.

— Ишь ты, — покачал головой Булычев. — А слыхал я, что ваша вера и воевать запрещает. Так, что ль? Верно это?

— Запрещает, — ответил Захаркин всё тем же страдальческим голосом. — Но когда я на фронт уходил, то родители сказали: против Гитлера иди воюй, потому как он сын сатаны.

— Благословили, выходит? — поинтересовался Булычев.

— Ага, — еле слышно подтвердил Захаркин и спросил: — Братцы, долго ль ещё ждать-то? Когда же сигнал подадут?

Кондрат только руками развёл от удивления:

— Да ты только родился, что ли? Всё своим чередом делается. Авиация ещё не пошла. Артиллеристы должны ещё пострелять как следует, передний край огнём обработать, а потом уж наш черёд настанет...

Захаркин этак бочком, бочком тихо отошёл в задние ряды. Булычев с удивлением смотрел на него, покачивая головой:

— Надо же, такая комплекция у человека! Прямо божий одуванчик, да и только.

— А что комплекция? — возразил Непейвода. — На войне не комплекция важна, а чтоб человек не трусил и стрелять умел. Вот.

— Не скажи! — ответил Булычев. — Комплекция тоже имеет значение, и порой решающее. — Он многозначительно улыбнулся и продолжал: — Вот скажу я вам, друзья, случай со мной какой был. Это с год назад тому. Я уже успел в госпитале отлежаться. Бои тогда шли жестокие. И ранило меня снова совсем некстати.

— Да разве бывает, чтобы кстати ранило? — усмехнулся Непейвода. — Рана, она завсегда ни к селу ни к городу. И в самом неприятном месте. Это уж точно. Со мной тоже так бывало...

Бойцы зашикали на него:

— Не мешай, Иван, дай человеку досказать.