Читаем Маршал Конев полностью

— Так вот, — ничуть не смущаясь, продолжал Булычев, — ранило, значит, меня совсем ни к чему. В наступление мы идём, бьём врага и в хвост и в гриву, награды опять же бойцам за взятие городов и за форсирование рек маячили впереди, а мне, выходит, опять прямой путь в госпиталь.

Булычев на мгновение замолк, взглянул на небо, не проясняется ли, и, поняв, что до прояснения ещё далеко, спокойно продолжал:

— Нашла меня, пораненного, санитарка, кое-как взвалила на плащ-палатку и тащит. А я, сами видите, весу немалого. Девушка же попалась, на моё счастье, тоже здоровая. Я хоть и раненный в живот, но в сознании и беспокойство проявляю. Вижу, комплекция у неё для маскировки не очень подходящая. А точнее сказать, совсем невыгодная. Так вроде всё ничего, но больно, извиняюсь, казённая часть у неё над местностью возвышается. Тащит это она меня что есть силы, а местность вокруг, как назло, открытая и немцы по нас огонь ведут. Бачите, ситуация-то какая критическая получается? Я, понятно, беспокоюсь, не столько за себя — моя песенка, думаю, спета, — сколько за неё, и кричу ей: «Прижми своё мягкое место к земле! Плотнее прижми!» Она ничего не понимает, ещё быстрее устремляется вперёд. Я опять, выбирая культурное выражение, кричу: «Прижми пузо к земле!» Это я уж, значит, детали ей растолковывал, как сделать, чтобы не очень демаскировать себя. Не знаю, поняла она меня или нет, только резко остановилась, зло посмотрела на меня и довольно рассудительно говорит: «Раненый, перестаньте хулиганить. Не то я вас брошу, и добирайтесь как знаете...»

Я, пользуясь временной остановкой, спешу ей искренне растолковать ситуацию, говорю на полном серьёзе: «Голубушка, я же не о себе беспокоюсь. Потому как ползёшь ты так, будто нарочно врагу целеуказания подаёшь: мол, пуляйте в нас из всех видов оружия».

— А она что? — с нетерпением спросил Непейвода, когда Булычев вдруг замолк.

— А что? Женщина, она и есть женщина. Серьёзности положения не понимает. И моего беспокойства о ней не осознает. Подняла мой автомат и стала замахиваться: «Вот оглушу тебя, охальник этакий, прикладом, сразу замолчишь!»

— Ну и что? Чем же кончилось-то? Бросила она тебя или нет? — снова спросил, навострив слух, Непейвода.

— Ну зачем же бросила? Раз я тут, среди вас, значит, не бросила, дотащила. После моих просьб она резко повернулась и до ближайшего перелеска меня тащила вьюном. Лучше, чем мы ползаем по-пластунски. Даже не передохнула. Бока мои все бугорки на той поляне пересчитали. Я даже на какое-то время сознания лишился.

— А немцы что? Так и не попали?

— Попали, но только не в неё, а в мой... зад. Она уже к леску подползала, как я очнулся, почувствовав, что-то врезалось мне в самое мягкое место. По ягодице тёплая кровь потекла. Задёргался я и, кажется, даже завопил. А она, не останавливаясь, продолжала меня тащить. До леска дотянула и в первую же воронку скатилась вместе со мной. Разрезала штаны ножом, обработала рану, перевязала ещё раз и примирительно говорит: «Сам виноват. Чего зубоскалить вздумал? Вот и задержал меня. Без этого я бы быстрее до леска доползла и надёжно тебя укрыла. Не достал бы тогда тебя немец. А теперь вот терпи: ещё одну дырку вражина продырявил. Это для тебя наукой будет...»

Передохнула и потащила меня дальше. Я уж на её комплекцию не обращал больше внимания. И не смотрел даже, чтоб не расстраиваться. Тут вскорости санитары подоспели и увезли меня в санбат. А потом, после сложной операции, снова в госпиталь.

Кондрат замолчал, видно, вспоминая это своё неприятное второе ранение.

— Вот, братцы, а вы говорите, что комплекция человека не имеет значения на войне. Оказывается — имеет. Узнал я потом имя той санитарки, нашёл её адрес. С той поры вот уже год, как переписываемся. Хороший человек она, скажу я вам. — Булычев посмотрел на небо: — Глядите-ка, друзья, почти развиднелось. Облака уходят...

Эти слова его потонули в грохоте сотен орудий. Над полем боя появились наши самолёты.

— Началось! — торопливо закручивая новую цигарку, радостно крикнул Булычев. Сделав глубокую затяжку, он крепко сжал автомат в своих могучих руках и поставил правую ногу на заранее подготовленную земляную ступеньку, чтобы легче выскочить из окопа и устремиться вперёд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное