Маршал Конев

Булычев лихорадочно думал, как подавить этот так некстати появившийся пулемёт, поглядывал назад, туда, где на опушке леса должна находиться артиллерийская батарея. Но она молчала, а ждать больше нельзя: каждая минута промедления могла стоить жизни бойцам его отделения. Решение одно: послать кого-нибудь из солдат в обход по лощине, чтобы, добравшись до здания, забросать вражескую огневую точку гранатами. Но путь этот очень опасный, и поэтому Булычев прикидывал, кого же послать, кто выполнит эту задачу наверняка. Он уже остановил выбор на пожилом, рассудительном ефрейторе Непейводе, у которого всегда в сумке имелся запас гранат, но тут из-за бугра выскочил наш танк. Остановился, выпустил два снаряда, покачнулся и снова рванулся вперёд. Поравнявшись с бойцами отделения, он с короткой остановки выстрелил ещё. Вражеский пулемёт замолчал, словно поперхнулся. Булычев поднялся и, взмахнув автоматом, крикнул:

— За мной!

Он видел, как повеселели его стрелки, да и сам почувствовал прилив сил: за танком наступать куда сподручнее.

Достигнув здания, Булычев охватил его своим отделением с двух сторон и пошёл дальше, охраняя танк от ударов гранатомётчиков противника и сам прикрываясь его броней. Только тут он увидел ещё два других отделения, которые вели бои за соседние, тоже каменные здания, расположенные в глубине улицы.

Уже в Золочеве, когда бой затих, подъехала походная кухня. Устраиваясь поудобнее у стены полуразрушенного дома, гвардии старшина Шалов заметил остановившихся неподалёку артиллеристов. Подошёл к ним.

— Вы что, спали, когда шёл бой? — сердито спросил он. — Мы же вам сигналы подавали, чтобы уничтожили пулемётчиков, засевших в подвале!

— Не суди строго, старшина, — с достоинством ответил ему командир орудия. — Как раз в этот момент фашистские танки с фланга атаковали батарею. Изо всех сил отбивались. Так что не до вас было. Из четырёх орудий уцелело только два. Многих артиллеристов недосчитались. Лейтенант погиб. Однако немцы не прошли. Иначе они по вам с тыла ударили бы...

— Ну-у, это другое дело, — протянул Шалов. — Значит, извините. И спасибо за выручку. Присаживайтесь, угостим обедом.

Отдохнуть после обеда не пришлось. По приказу ротного через полчаса последовал марш на север, чтобы догнать врага, отступающего под напором наших танкистов. Дважды роте приходилось разворачиваться в цепь и атаковать противника, пытавшегося задержать наступающих. Но каждый раз вперёд вырывались танки, продвигаться за ними пехотинцам гораздо легче, хотя и в таких благоприятных условиях были потери.

С большой горечью простились бойцы с раненым Кондратом Булычевым. Командиром отделения назначили ефрейтора Ивана Непейводу. Вечером, выйдя на опушку леса и посмотрев на взгорье, за которым виднелась какая-то деревенька, Шалов подумал было о ночлеге, но командир роты приказал двумя взводами обойти эту деревню, которая так красиво вырисовывалась на горизонте в лучах заходящего солнца. Шалов повёл свой взвод опушкой леса и вдруг с радостью увидел, как из рощи вскочили конники и через лощину помчались наперерез отступавшему противнику. Шалов с радостью крикнул:

— Братцы! Свои, значит! Свои! Ура!

Поднявшись во весь рост, он побежал, размахивая автоматом, навстречу конникам. А те уже спешивались, бежали к опушке леса, подняв вверх карабины. И те и другие знали: где-то здесь рано или поздно они должны были соединиться, потому что шли навстречу друг другу, сдавливая группировку вражеских войск, окружённую в районе города Броды.

Обнимая улыбчатого высокого кавалериста, пропахшего лошадиным потом, старшина Шалов, не придя ещё в себя от радости, возбуждённо спрашивал:

— Как зовут-то тебя? Скажи, как зовут? Это же, значит, исторический момент! Меня потом будут спрашивать, кого первого из наших встретил, кого, значит, обнял по-братски. Что я скажу? Да и тебя тоже будут терзать друзья и знакомые.

— Да ладно, ладно тебе, отпусти — задушишь, — благодушно отбивался кавалерист. — Если ты и немца такой же хваткой берёшь, не завидую ему. Семёном меня кличут, Семёном Ивановичем Кононовым. С рождения Семён. Имя хорошее, и менять его не собираюсь. А тебя-то самого как величать прикажешь?

— Батюшки, — всплеснул руками Шалов, — надо же, значит, иметь такое совпадение! И меня с рождения Семёном зовут. Семён Васильевич Шалов. С Урала, значит, я.

— И я, брат, с Урала. Ну и ну! Каслинский я. Про литье чугунное, художественное небось слышал? Так это мы, каслинские, огневого дела люди, на свет его производим.

— И я, значит, недалеко от тебя, конник, ушёл. Златоустовский я. Про сталь нашу тоже, надо думать, слышал? Да вот у тебя, значит, клинок-то не из нашей ли стали? Покажи.

Шалов взял в руки клинок, приблизил его к глазам и стал придирчиво осматривать. Наконец сказал:

— Хоть и не вижу клейма, но сдаётся мне, что нашей он стали, златоустовской. Иначе, значит, откуда ж у него крепость такая. Какой год его бьют и ломают, сколько раз он бил по врагам, а ни одной, значит, царапины нанём нет.