Маршал Ней

В Итальянской армии смеются над солдатами Рейнской армии, называют их господами аристократами. И правда, в 1797 году Гош наконец сменил отталкивающую форму образца 1793 года на более интересную, прежде неизвестную в армиях, действовавших в Германии.^{49} Основное различие между войсками Рейнской и Итальянской армий заключалось в достоинствах первых и пороках вторых. Тем не менее корреспонденция Нея опровергает утверждение о его «республиканском мистицизме», что оградило бы его от упрёков и наветов по поводу участия в неблагородной борьбе за чины и звания между офицерами, которым не нужно было ждать Бонапарта, чтобы продемонстрировать свою гордыню, недоброжелательность и злопамятность. Так, в одной из записей генерала Нея можно прочесть: «Предупреждаю, что не буду письменно обращаться к генералу Тарро, так как начальник авангарда должен сноситься лишь с главнокомандующим».^{50} Он ничего не спускает офицерам-конкурентам и при первом же случае составляет доносы на них: «Должен сообщить, что генерал Тюрро[23] отправил офицера и двадцать егерей в замок, чтобы они там незаметно обосновались и жили».^{51} А вот из другого донесения: «Не знаю, известно ли Вам, что Лагори имеет собственный продовольственный склад».^{52}

Сегюр, который станет генералом и прославится в России в 1812 году, соглашается, что в 1800 году в Рейнской армии оставалось крайне мало «простых, чистых и искренних патриотов, не имевших каких-либо личных интересов»,^{53} но при этом он превозносит дух товарищества и равенства между офицерами. Это так называемое братство далеко не безукоризненно. Генерал Боне позволяет себе вскрывать письма, предназначенные Нею, под тем предлогом, что в них могут содержаться срочные военные сведения. Дело быстро принимает дурной оборот, если судить по ответу генерала Коло, направленному Нею, который видит корень зла не там, где его обычно находят: «Меня нисколько не удивляет тот факт, что письма вскрываются. Вы должны знать, каковы люди сегодня. Вы должны понимать, что очень небольшое число наших храбрых товарищей не затронуто лживыми доносами тех ничтожных, которые никогда не выскажутся Вам прямо в лицо. <… > В моем присутствии они не посмеют сказать ни слова относительно Вашей порядочности». Мелочность, амбиции и зависть губят здоровый дух Рейнской армии. «Театр военных действий, — пишет Пассенж,[24] адъютант Нея, — напоминает прекрасную лужайку, где довольно часто раздаётся кваканье нескольких жаб». По мнению генерала Нея, такой квакающей жабой является Барагэ д Илье,[25] которого он ненавидит, особенно с того момента, когда последний попросил одного секретного агента следить за генералом Лорсе, ответственным за сбор контрибуций. Будучи другом Лорсе, Ней воскликнул: «Такое нетактичное поведение недостойно начальника штаба. Если бы я присутствовал при этом, арестовал бы его на месте!»^{54}

При описании революционных войн грабежи и бесчинства обычно приписывают Итальянской армии, в которой Бонапарт разрешал своим войскам присваивать захваченные богатства и трофеи. Но и Рейнская армия прибегала к поборам для удовлетворения своих нужд, что неизбежно приводило к злоупотреблениям и коррупции.

Генерал Лекурб, длительное время остававшийся примером подлинной приверженности главным ценностям республиканских институтов, даже несмотря на приход Наполеона к власти, возмущается огромными размерами денежных сумм, которые некоторые высшие офицеры требуют на прокорм от местных властей. Он призывает офицеров «ограничиться поставками натурой, которые обеспечивает штаб-квартира».^{55} Поступают жалобы и на запросы генерала Нея, который отвечает высокомерно и презрительно: «Я потребовал к столу лишь то, что соответствует моему положению».^{56} Так в повседневной жизни будущий маршал постепенно отступает от чистых республиканских идеалов и пренебрегает высокими гражданскими достоинствами солдата II года Республики.

Согласно воспоминаниям Лавалетта, отношения между военачальниками и солдатами были дружескими. Представляется, что, несмотря на молодость, такие генералы, как Ней, особенно усердно разыгрывали карту патернализма, часто холодного, иногда демагогического. «Да, мой генерал, — пишет ему некто от имени солдат, — правы те, кто утверждает, что дети, которые растут на глазах у бабушки и дедушки, всегда избалованы, всегда остаются любимчиками. Думайте о нас, не забывайте, если не хотите, чтобы мы сказали, что вы не отец, а строгий отчим».^{57} Вспоминая об «отеческой доброте» своего прежнего командира, капитан Ламур в 1809 году попросит маршала Нея, чтобы тот вмешался лично и обратился к одной из самых видных семей Шампани с тем, чтобы родители согласились на брак их дочери с капитаном, причём уже после того, как молодому офицеру было отказано.^{58}

Даже утратив некоторые природные добродетели, Ней остаётся одним из самых популярных генералов в армии. Его отвага позволяет простить ему и плохой характер, и властолюбие, и даже педантизм. Он действует, поддаваясь нервному порыву, инстинктивно.