Маршал Ней

Не желая слушать советы генерала Ренье, который больше не доверял саксонской пехоте, самоуверенный Ней приказывает начать атаку на Паунсдорф, оказавшуюся бесполезной. Как и предвидел Ренье, атака быстро захлебнулась из-за предательства оставшихся саксонцев. Едва увидев прусские знамёна, они повернули пушки против дивизии Дюрютта, поддержанной Неем и подкреплением генерала Дельма, ярого республиканца, друга Моро, который будет смертельно ранен в этом бою. Маршал вынужден отступить к Зеллерхаузену, где, будучи контуженным в плечо, он укроется в безопасном месте. Что касается вероломных саксонцев, то Блюхер с отвращением отправляет их в тыл, «чтобы быть уверенным, что они не предадут ещё раз». Менее совестливый Бернадот принимает саксонцев в свои ряды и требует их артиллерию для усиления огня собственных батарей. К ночи обе армии оказываются на исходных позициях. Наполеон не уступил, но какой ценой! Теперь следует как можно быстрее выйти из тупика, так как петля опасно затягивается. Нею удаётся перейти Эльстер, вздувшийся после недавних дождей, в то время как части Понятовского, недавно произведённого в маршалы, тонут в реке. В официальном отчёте о сражении всё достигнутое Император приписывает Нею, тем самым допуская явную несправедливость. До сих пор существует выражение «врёт, как Бюллетень Великой армии». Ложь приводит в ярость маршала Мармона, который сыграл в этой операции главную роль, глубокая неприязнь герцога Рагузского к Нею становится очевидной: «Сир, все что касается обороны Шенфельда и всей равнины 18 октября, то это целиком моя заслуга, как в смысле расположения войск, так и руководства ими во время сражения, а не заслуга князя Москворецкого, которому Ваше Величество приписывает достигнутый успех. Он пробыл здесь не более десяти минут. Я же лично оставался на поле боя под огнём противника десять часов. <…> Сир, после большого унижения и ещё большей опасности находиться в подчинении такого человека, как князь Москворецкий, я не могу представить ничего обиднее, чем быть совершенно забытым».^{327}

Как бы там ни было, сражение за Германию проиграно. По мнению Жака Бенвилля, именно 19 октября 1813 года следует считать датой конца Империи. Путь, который был пройден ранее, Ней проделывает в обратном направлении. Он проходит мимо мест, названия которых напоминают ему о похороненных победах. Его стране грозит большая опасность, речь идёт об иностранном вторжении, как это было после Революции. Теперь, в 1814 году, после того как он прошёл всю Европу, ему придётся воевать на французской земле. Угасло ли в его душе патриотическое пламя?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Да здравствует король!

День, когда я представлю Старую Императорскую гвардию, солдат без страха и упрёка, новому суверену, принятому нами, станет одним из самых счастливых дней моей жизни.

Ней, 11 апреля 1814 года

1814 год оставил в истории неприглядные образы маршалов Наполеона, этих баловней режима, утомлённых до предела, мечтающих оказаться в своих замках, «в домашних туфлях», этих людей в пышных эполетах, решившихся на предательство во имя сохранения недавно обретённых привилегий. «Священный огонь угас, — скажет Наполеон на острове Святой Елены, — они пожелали стать маршалами Людовика XV».[89] Если и был король, о котором мечтал Ней, абсолютный продукт Революции и Империи, так это лишь король Римский.[90] Ней ни в коем случае не может быть обвинён ни в вялости, ни в бездействии в ходе замечательной Французской кампании, сравнимой по изяществу и храбрости с первой Итальянской кампанией. Князь Москворецкий готов вовлечь в огонь неопытных «Мари-Луиз»[91] неожиданно оторванных от семейного очага, как раньше ему приходилось бросать в сражения молоденьких новобранцев, призывников 1813 года, подчиняя их взглядом и словом. В военном смысле он будет достоин высших похвал, но… только в военном!