Маршальский жезл

Тихо ответил Степан сержанту, но не настолько, чтобы не услышал проходивший мимо замполит Щешеня.

– Далеко пойдете, если с первых дней так сержанту отвечаете! - сказал Шешеня строго.

Степан молчал. Сдерживал себя, чтобы не наговорить замполиту лишнего.

А мне было жаль Степана. Возмущала такая несправедливость. Когда замкнувшегося на все замки Кузнецова отпустили: «Идите!», а старший лейтенант Шешеня остался один, я шагнул к нему:

– Почему вы считаете, что всех подряд нужно воспитывать? Есть люди, которые в этом не нуждаются. Кузнецов, например!

Шешеня на секунду опешил. Он с любопытством посмотрел на меня и весело сказал:

– Ого! Разговорчивое отделение. Один сержанту нагрубил, другой офицера поучает.

Я смутился, но решил не показывать этого.

– Что ж, нам в армии и говорить нельзя? Только направо, налево и не вертухайся?

– Ну, это уже совсем серьезно, - комментировал Шешеня и, пригласив меня отойти с прохода в сторонку, спокойно стал пояснять: - В армии говорить разрешается всем. Но существует определенный порядок. Вот вы должны были подойти по уставу: «Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант». - «Пожалуйста, разрешаю». - «Мне кажется, по отношению к рядовому Кузнецову допущена несправедливость», и так далее. Я охотно выслушаю. А ведь вы сразу категорически заявляете, что я не прав. Почему это Кузнецов не нуждается в воспитании?

– Потому что он хороший человек, настоящий… - Я умышленно подчеркнул последнее слово, считая, что оно обязательно понравится замполиту. - Кузнецов принципиальный комсомолец, рабочий, был членом бригады коммунистического труда.

– Это хорошо, но почему же он пререкался с сержантом?

– Он не пререкался, а боролся за настоящую дисциплину.

– Очень интересно!

– Вы думаете, раз мы молодые, то ни в чем не разбираемся?

– Нет, мы учитываем: вы толковые, развитые ребята. Именно поэтому я и говорю сейчас с вами, товарищ Агеев, на соответствующем уровне. И обещаю как-нибудь уделить вам больше времени. Сейчас не могу. Скажу только одно: в воспитании нуждаются все - и вы, и я, и комбат, и командир полка, и даже генералы. Такова особенность человека и жизни вообще - все течет, все изменяется. Сегодня какой-то человек почти совершенство, а завтра жизнь, прогресс предъявили новые требования, и надо человеку расти, меняться, вырабатывать какие-то новые качества… Ну а Кузнецову и вам в незнакомой армейской обстановке - тем более.

Замполит ушел, его где-то ждали.

Эта неприятность началась несомненно из-за Никиты Скибова. Странный он человек - не то лентяй, не то просто очень медлительный. Рослый, широкий, немного оплывший. Светловолосый, белобровый, много мяса на лице. Похож на молодого обленившегося богатыря - сил много, а тратить их лень. Неразговорчив. Даже светло-голубые глаза и те медлительные, переводит он их с человека на человека или с предмета на предмет не торопясь.

После первого знакомства я думал, Никита из тех людей, о которых говорят: «На него где сядешь, там и слезешь». Но пригляделся и увидел: он делает то же, что все мы, только в замедленном темпе. Просто он типичный гибрид флегматика и меланхолика. Осуждать его за это нельзя, таким уж создала его природа.

Сержант Волынец старается расшевелить Скибова, особенно на строевых занятиях: Никита часто запаздывает с выполнением приема и нарушает однообразие строя.

– Рядовой Скибов! - командует Волынец. - Отстаете! Повторим с вами отдельно. Напра-во!

Скибов чуть быстрее задвигает глазами, засопит, на лице сосредоточенность, и поворот сделает с таким старанием, что переборщит на пол-оборота. Парень он открытый, добродушный, бесхитростный. Помогать сам не кинется, но попросишь - не откажет.

Служит он второй год и, как говорят «старики», сейчас изменился, раскачался.

Единственный человек в отделении, который говорит сержанту «ты», - это Карим Умаров. Волынец не возражает, ему ясно: Карим просто не может усвоить другую форму обращения. Говорят, когда он прибыл в полк, то объяснялся только на пальцах. Ему и сейчас трудно, однако за время службы достиг многого. Служить ему труднее любого из нас. Но он очень трудолюбивый малый. Большие затруднения у него в «словесных» предметах - политподготовке, теории стрельбы, теории противоатомной и противохимической защиты. Но зато в дисциплинах, где «больше дела - меньше слов», Карим продвинулся далеко.

Куцан, человек практичный, дал однажды такой совет:

– Ты выписывай свои узбекские газеты. В них о тех же политических событиях пишут. Будешь всегда в курсе дела и ответишь на вопросы начальства.

– Нет, мне такой шалтай-болтай не надо. Хороший отметка для жизни чего дает? Ничего. Я должен хорошо учиться русский язык. Здесь кругом русский ребаты. Гиде еще такой помощь будит? Нигиде! Узбекский газета и так читаю, учи меня русские читать!

И все свободное время он читает газеты и журналы, постоянно пристает к нам:

– Скажи, друг, это слово чего говорит?

Вчера вечером сидел в ленинской комнате. Тихо сидел, что-то читал. Потом вдруг с возмущением трахнул книгой о стол: