Маршальский жезл

Я не сказал Степану об обиде, но в глубине души холодок остался. Невысокого мнения обо мне друг, если не поделился мыслями о таком серьезном намерении. Я ничего не таил, по-братски относился. Кровь хотел дать… Стоп, стоп! Это уже не только не благородно, а низко - такие упреки даже в мыслях нельзя высказывать! Я ему и сейчас не задумываясь кровь отдам. Он мне как брат…

И все же что-то щемит в душе. Ну ладно, я не дозрел, а он-то почему раньше не поговорил со мной откровенно?

Лежу на скамейке в спортивном городке. Читаю странную книжку: и здорово, и что-то не то! Словно из дорогого, полированного дерева пивной ларек строит. Жалко, такие ценности писатель на времянку тратит!

Мимо идет замполит Шешеня. Увидел меня, завернул. Я встал.

– Садись. Чем увлекся?

У нас с Женьшенем душевный контакт, вне службы всегда разговор приятельский. Я показал ему страницу с названием повести.

Замполит хмыкнул:

– Охота время тратить!

– А что?

– Сальто и выкрутасы.

– На сальто целый вид искусства держится.

– Какой?

– Цирковая акробатика.

– Вот именно. Однако там цирк, а это литература. Канкан в оперетте хорош, но никак не годен для классического балета. Ну ладно, я к тебе не за этим. Помнишь, однажды за Кузнецова ты заступился. Сказал, не всех, мол, надо воспитывать!

– Помню. - Я удивленно глянул ему в глаза: неужели признает, что не прав?

Шешеня уловил мою мысль, улыбнулся:

– Нет, не признание своей ошибки хочу высказать. Просто в данном случае я прав. Твой друг Кузнецов - лучшее доказательство. В партию парень вступает. Вон как вырос! Значит, в воспитании нуждаются и положительные люди. Хороший человек в армии делается еще лучше. Вот тебе ответ на наш спор.

Я не нашел ничего для возражения:

– Разве мы спорили?

– Забыл, как налетел на меня? Я даже растерялся: чего это он так горячится? Потом понял - за друга.

Хорошо, за настоящего друга так и надо. А спор не обязательно в крике до хрипоты. Ты мне вопрос поставил: все ли нуждаются в воспитании? Я и задумался. Не мог сразу ответить. Я ведь политработник без году неделя. Тоже считал: воспитывать надо недисциплинированных. После этого как увижу тебя, твои слова так в ушах и звенят. С большой обидой ты их мне высказал! Ну теперь мне все ясно. Хочу, чтоб и ты меня понял. А друг у тебя отличный парень…

Шешеня помолчал, пытливо поглядел на меня - как, доволен?

* * *

Величественное и страшное зрелище довелось мне увидеть - пожар в пустыне. Не думал, что на пустом месте есть чему гореть. Оказывается, есть.

Солдаты нашей роты ходят с коричневыми подпалинами на обмундировании. Лица и руки в ожогах.

Началось все, в общем-то, обычно, а вот закончилось… Подняли как-то нашу четвертую роту по тревоге и вывезли на учения.

Два дня и две ночи мотались мы по барханам. Каких только боев не вели: преследовали, оборонялись, ликвидировали последствия ядерного удара, преодолевали зоны с высоким уровнем заражения, закрепляли достигнутый рубеж! Незадолго до рассвета, когда стояла самая густая чернота, нам вдруг раздали боевые патроны. Роте была поставлена задача наступать с боевой стрельбой.

Хотя мы изучали еще до выхода в поле меры предосторожности на боевых стрельбах, знали, как себя вести, все же нервное напряжение охватило многих. Старослужащие это уже не раз испытали, а первогодки немного струхнули. Мало ли что может произойти! Чуть повернул автомат в сторону - поразишь соседа. Споткнулся о камень, дернул неосторожно спуск - и пули ударят в людей. В общем, всякое случается.

И вот подразделения развернулись в боевой порядок. Где-то здесь множество людей: они не видят друг друга в ночной тьме, но все их действия объединены одной целью, направлены единым решением и руководством командира, - это сплоченный, боевой организм.

Зеленая ракета - сигнал «Вперед!». Мы выскочили из траншей и побежали, стараясь не терять из виду соседей. Зарычали танки, ударили пушки, зарокотали пулеметы, застрочили автоматы. В лицо нам брызгали вспышки огневых точек противника. Их было много. Они то появлялись, то исчезали. Мы стреляли в эти огоньки.

Справа неожиданно устремился на наше отделение черный силуэт танка.

– Гранатометчик, танк справа, расстояние пятьдесят, поразить! - крикнул Волынец.

Скибов быстро опустился на колено, гранатомет его бабахнул, огненная струя и дым отлетели назад от плеча Скибова: через секунду мы услышали, как инертная неразрывающаяся граната ударила в фанерную мишень.

– Попал! - радостно крикнул Скибов.

– Доложите как положено! - осек его Волынец.

– Танк уничтожен, товарищ сержант!

– Вперед!

Свистят пули и снаряды. Шлепнул о землю где-то впереди осколок, или это пуля срикошетила. Я невольно остановился. И тут же услышал голос Волынца:

– Вперед!

Сержант видел все и всех. Он обнаруживал новые цели, ставил задачи пулеметчику Куцану, гранатометчику Скибову, всем автоматчикам, в зависимости от того, к кому ближе была цель и кто как умел стрелять. Степану доверял небольшие «головки» наблюдателей и снайперов, мне - «грудные» и «пулеметы», Дыхнилкину и Соболевскому - ростовые, те, что солдаты зовут «коровой».