Маршальский жезл

Мы были уже рядом с исходным положением. Шешеня приветно махнул мне рукой и отошел в сторону. Его слова очень поддержали. Отвлек он меня от сомнений и малодушия. Действительно, чего я боюсь? Стрелять не умею? Устал? Да я сутки могу стрелять. Тогда в чем же дело? Сейчас я вроде бы не Агеев, а Герой Советского Союза Денисов. Тем более! Какое может быть сомнение!

Я занял огневую позицию. С первой очереди свалил грудную мишень. Ринулся вперед. Поразил все мишени и, кажется, только после этого начал дышать, а бежал и все делал в такой предельной сосредоточенности, в какой еще никогда не был.

Вот это да! Самому понравилось. Наверное, такое состояние и называют вдохновением. Я летел вперед как на крыльях, я видел все намного четче обычного, я ощущал в теле такую силу, что, когда стрелял, автомат замирал у плеча как впаянный. Я вообще был не я, а какой-то другой стрелок - совершенство!

Когда я рассказал Шешене после стрельб о своем состоянии, он задумчиво сказал:

– Вот это и есть творчество. Человек на таком подъеме совершает подвиг. Может быть, и Денисов чувствовал то же, что и ты. Ты счастливый человек. Агеев. Я еще раз сожалею, что снизили тебе оценку по политподготовке до четверки.

– Зато твердая четверка, без скидки, - сказал я, желая утешить его.

– Железная! - воскликнул Шешеня и как-то особенно тепло посмотрел на меня. - Есть у меня одна очень интересная для тебя идея, но расскажу тебе об этом в другой раз.

Я посмотрел на него умоляюще, но просить сдерживался, не солидно, по-детски будет; он заинтересовал, а я тут же завилял хвостиком: «Расскажите! Ну пожалуйста». Нет, надо быть сдержаннее. Все равно он сам расскажет. И я промолчал.

А очень хотелось узнать, что затевает Женьшень. Тем более, уходя, он еще раз подстегнул мое любопытство:

– Ты даже не можешь представить, насколько значительный разговор нам предстоит! - и ушел.

Когда проверка закончилась и настало время подвести итоги, или, как говорят на военном языке, сделать разбор, в гарнизон прибыл командующий военным округом. Я часто слышал его фамилию. В газетах печатали различные статьи генерала. На политических занятиях была специальная беседа о старших начальниках; нам подробно рассказывали о командующем. Видеть же его не приходилось. И вот он появился. Первое, что поразило меня, - его рост. Окружавшие генерала офицеры едва ему до плеча. Он смотрел на всех сверху, и поэтому казалось, что видит абсолютно все недостатки. Невольно вспомнились слова песни: «Мне сверху видно все…»

Однажды, глядя вот так, издали, на генерала, который стоял возле машины у штаба и о чем-то беседовал с командиром полка, Степан сказал секретарю комсомольской организации Очкасову:

– Давай пригласим командующего на встречу с комсомольцами!

Сержант испугался:

– Чокнулся, да?

– А чего особенного? Бывает же у командующего свободное время…

Солдаты поддержали Кузнецова:

– Давай-давай, Очкасов!

– Да ну вас!

– Боишься? - спросил Кузнецов.

– Не в том дело. Не, может он в каждую роту ходить. Если собрать комсомольцев всего полка, тогда…

– О, сразу видно, руководитель. Масштаб! - подковырнул Куцан.

– Погоди, - остановил его Кузнецов, - правильно говорит. Надо к подполковнику Прохоренко сходить.

– Не по инстанции будет, - опять ввернул Куцан, - с Шешени начинать положено.

– Тоже правильно, - согласился Кузнецов. - Идем, Очкасов, к замполиту.

Затея удалась. Командующий благосклонно отнесся к просьбе комсомольцев. Достал записную книжку, отыскал просвет в перечне дел и сказал:

– Могу в двадцать часов, минут на сорок.

И вот мы сидим в клубе, а на сцене перед нами командующий. Он добро улыбается, смотрит на комсомольцев весело. Вблизи он совсем великан, прямо монументальный. На груди у него много орденских планочек.

– Ну о чем вам рассказать? - спрашивает он просто.

В рядах солдат как легкий ветерок. Всем по душе такое обращение командующего. Кто-то несмело предлагает:

– Про себя. Про жизнь.

Все смеются, и генерал тоже.

– Про жизнь! - сказал он весело. - Ну что ж, давайте поговорим про жизнь. Летит она быстро. Совсем недавно ходил я здесь, в этих песках, - командующий показал в сторону барханов, - таким вот комсомольцем, как вы. Молодость у нас была, правда, потяжелее, чем ваша. Здесь, в Каракумах, скрывались от возмездия басмачи. Я в те годы был курсантом Ташкентского военного училища имени Ленина. В 1931 году командование приняло решение уничтожить остатки басмаческих банд. В училище было сформировано несколько рот и эскадронов. Командовали взводами сами курсанты. Один из взводов доверили мне.

Глядя на командующего, я вспомнил фотографию, которая висит в комнате боевой славы. Там он юноша, очень похожий на любого из нас, - простое лицо, на фуражку сдвинуты противопыльные очки. Думал ли он тогда, что будет командующим? Нет, конечно. Мы вот тоже не знаем, кто из нас кем станет.