Маршальский жезл

– Спасибо тебе, Агеев, - сказал вдруг Май, - высоко ты оценил своего старшину. Заметку вырежу и отправлю на родину. Пусть читают. - Потом пожал мне руку. Пожал, как награду вручил: со значением, от души, и при этом очень добро посмотрел в глаза.

Я почему-то уверен: в службе с этого дня скидок мне никаких не будет. Даже наоборот. Май, чтобы показать свою неподкупность и справедливость, станет требовать с меня даже больше, чем с других. Он такой! Но я, собственно, и не нуждаюсь ни в каких скидках и послаблениях. Служба у меня идет ровно.

Стал я полковой знаменитостью; в столовой и в клубе на меня показывают:

– Вон тот!

Капитан Узлов поблагодарил:

– Спасибо, роту прославляете.

Жигалов добавил:

– Хорошо написали, просто и взволнованно.

– Тут многие руку прикладывали, товарищ лейтенант, и Шешеня, и Пепелов, - пояснил я.

– Все равно, тон задали вы, основа ваша.

Прохоренко увидел меня в клубе, подошел:

– Читал. Материал подготовили хороший и человека отметили достойного.

Поля и Альбина со мной необыкновенно приветливы. Им газету Вадим показал:

– Почему вы скрывали, что пишете? - защебетала Поля.

Я подумал: «Зачем шуметь, я же не Вадька».

Альбина спросила:

– А более крупное что вы написали?

– Нет ни более, ни менее, это первое, - признался я.

– Напишет, - поддержал Соболевский. - «Войну и мир на Тихом Доне» отгрохает и деньги чемоданами будет носить.

Даже Дыхнилкин и тот по-своему отметил мой дебют:

– С тебя причитается…

Только Юрий, командир наш, кажется, от моей популярности не в восторге: мало хулигана, так еще и писака в отделении завелся. Интересно, что скажет Степан? Он еще не вернулся из отпуска.

Вырезку из газеты я послал домой - пусть старики радуются. Хорошо, если бы мама показала ее Оле. Намекать не стал - стыдно. Самому ей послать - на хвастовство похоже будет.

– После кино пойдем чай пить к Никитиным, - шепнул Вадим.

Кстати, он в этой семье уже свой. Неделю назад Соболевского перевели на должность писаря в штаб полка. Конечно, посодействовал майор Никитин. Попрохладнее место нашел. Около вентилятора сидит, ни учений, ни строевой, ни караулов. Ходит в укороченной гимнастерке.

Существует своеобразная военно-стиляжная мода. Гимнастерка обрезается так, чтобы низ чуть высовывался из-под ремня - мини-гимнастерка получается; брюки перешиваются в обтяжку, сапоги заужены и спущены гармошкой. Солдаты таких пижонов не любят. Я уже не говорю о сержантах и офицерах из строевых рот. Только в штабе да где-нибудь в спортивных командах, на складах, в мастерских такие вольности не пресекаются. Там нет старшин вроде Мая, взводных Жигаловых и замполитов Шешене. Эти вмиг приводят франтов к общему знаменателю.

Недавно я был у Соболевского. Сидит в кабинете майора Никитина. Письменный стол, чернильный прибор, лампа. Накладные. Книги учета. Он выписывает со склада и регистрирует в гроссбухе все химическое имущество полка: противогазы, накидки, резиновые изолирующие костюмы, чулки, рентгеномеры, индикаторы, противохимические пакеты, дегазационные приборы, всевозможные указки для ограждения участков заражения. Вид у Соболевского такой, будто он устал от возни с этой сложной современной техникой. Вот чинуша - ведь работает всего неделю!

Я уверен, майор Никитин взял к себе Соболевского только под нажимом супруги и дочки: видно, они всерьез решили включить его в свою семью. В рабочее время майор старается быть с Вадимом строгим и официальным, но это при посторонних, а при мне обращается к нему запросто:

– Вадим, приходи в воскресенье обедать, наши женщины будут ждать.

Вот так - «наши женщины».

Меня в доме Никитиных тоже встречают приветливо, как друга будущего зятя. Даже не стесняются вести свои семейные разговоры при мне. Однажды я слышал, как Нина Христофоровна, расстроенная какими-то неполадками в продовольственном магазине, сказала мужу:

– Когда мы выберемся из этой пустыни? Сил уже нет!

– Подожди еще немного, дай насладиться службой! - пытался отшутиться майор.

– Четверть века наслаждаемся… Не достаточно ли?

Нам с Вадимом присутствовать при таком разговоре было неудобно, мы пригласили Полю и ушли гулять.

И вот опять Вадим зовет к Никитиным. Не хочется мне туда идти.

– Не могу, - отказался я. - Понимаешь, сегодня не могу.

Отказ обидел Вадима.

– Уже зазнался до потери пульса?

– Нет. Я и раньше тебе говорил: Никитины простые, хорошие люди, не хочу их обижать.

– Отшиваешься?

– А я и не пришивался.

– Ну как знаешь… Насильно тащить не стану.

Приехал Степан. Мы встретились около входа в казарму. Я только вернулся со стрельбища: пыльный, просоленный, с черными мокрыми пятнами под мышками, в руках автомат, на поясе и за плечами - полное походное снаряжение. Кузнецов выбритый, наглаженный, надушенный - настоящий отпускник.

Обнялись. Степан посмотрел на меня хитровато и сказал:

– Нарубил дров твоим старикам. И крышу починил! Мы рассмеялись.

– Ну и ушлый ты! Давай раздевайся. Подарки тебе привез.

После обеда мы сидели под деревом за казармой. Степан рассказывал: