Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Третий из свиты Наполеона, артиллерист Мармон, был первым из двадцати шести, кто встретился и близко познакомился с будущим императором. Задолго до их знакомства в Италии они служили в гарнизонах близких друг от друга городов: Дижона и Осера. Наполеон, без гроша в кармане, в отчаянии проводил большую часть времени в своей комнате, сочиняя эссе, или же в заботах о своем младшем брате Людовике. Однако время от времени у него возникала потребность получить моральную поддержку, встретить понимание со стороны человека его круга и возраста. Тогда он отправлялся в артиллерийскую школу Дижона для обмена мыслями с таким человеком. Мармон же пел дифирамбы своему новому другу при любом удобном случае и даже как-то пригласил его домой, чтобы познакомить с родителями. Однако на Мармона-старшего этот смуглый, склонный к размышлениям молодой человек никакого впечатления не произвел, что и неудивительно, поскольку светские манеры Наполеона оставляли желать лучшего. Однажды вечером в доме Мармонов некая девица сообщила ему, что якобы умеет говорить на корсиканском диалекте, и попыталась это доказать. «Ну и как мой акцент?» — поинтересовалась она потом. «Он отвратителен», — огрызнулся тот и отвернулся.

Мармон оказался весьма проницательным молодым человеком. Несмотря на все советы со стороны, он оставался верным своему мрачному другу. Он смог распознать гений и таким образом стал первым человеком во Франции, прицепившим повозку своей судьбы к колеснице Бонапарта. Мармон, теперь уже в чине майора, участвовал вместе с Наполеоном в осаде Тулона, где так хорошо сработал наполеоновский план штурма гавани и изгнания англичан из города. С этих пор одна сторона начала выказывать любовь и доверие по отношению к другой, а та, другая, встречала эти сантименты с холодной расчетливостью и расплачивалась пустыми словоизлияниями.

Натура Мармона была сходна с натурой Массена — за исключением того, что доминантой для него были не деньги, а власть и стремление любой ценой оказаться на стороне победителя. Глубокая привязанность Наполеона к своему старшему другу стоила ему престола. В штабе главнокомандующего в Ницце проницательный Мармон и заважничавший Мюрат олицетворяли новую концепцию ведения войны в противоположность старой, которую представлял Серюрье.

Из будущих маршалов, которые на день падения Бастилии находились на действительной службе, мы уже познакомились с Даву, Виктором, Келлерманом, Серюрье, Ожеро, Мюратом, Бертье и Мармоном. А как обстояли дела у других? Чем они занимались в те напряженные дни, когда поднимался занавес перед спектаклем под названием «Драма империи»?

Бывший старший сержант Периньон, которому до отвращения надоела болтовня политиканов и который любил произносить латинские тирады и порой выдвигал немыслимо глупые идеи о способах ведения войны, вскоре оставил политическую деятельность и вернулся к своей прежней профессии. В эти напряженные годы его можно было встретить за Пиренеями наносящим и получающим жестокие удары.

Макдональд, сын видного члена одного из шотландских кланов, сделал очень быструю карьеру. Он стал подполковником через три года после установления нового режима и генералом еще через год. Выдвинулся и старший сержант Лефевр. Этот бывший унтер-офицер, известный своим лихим обращением с новобранцами, станет человеком, несущим ответственность за судьбу короля. Именно он, украсивший себя золотыми эполетами, будет командовать подразделением Национальной гвардии, которому была поручена весьма трудная задача — эскортировать злополучное королевское семейство в Париж после драматичного вареннского бегства. Немолодой старший сержант великолепно проявлял себя на плацу, однако никогда не хамил, и в натуре его не было и тени злобности. Взмахами сабли и руганью он удерживал глумящуюся над беглецами толпу на почтительном расстоянии от тяжелой кареты с беглецами, когда она въезжала в Париж. Он полагал, что можно запугивать новобранцев, но не имел вкуса к запугиванию детей. После этого эпизода ему дали более подходящую для него работу — ему пришлось сражаться на границах в рядах Рейнской и Мозельской армий.

В течение семи лет, прошедших между падением Бастилии и началом наполеоновских завоеваний в Северной Италии, один (и только один) из будущих маршалов на пятьдесят ярдов приблизился к цели, о которой все они будут мечтать в их более зрелые годы: о том, чтобы нанести страшный удар в сердце Англии, этого смертельного врага Франции.