Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Когда в начале XIX века Наполеон заявил о своем намерении высадиться в Англии, лондонские карикатуристы представляли эту идею как выдуманную им самим. На самом деле это не так. Вторжение в Англию на протяжении многих веков оставалось так и не сбывшейся мечтой всех ее континентальных соперников. Во времена юности Наполеона было сделано несколько неудачных попыток высадки десанта, и дважды десант был все-таки высажен. При большем везении и лучшем руководстве операцией хотя бы в одном из двух этих случаев успех мог быть достигнут, что создало бы в Лондоне панику, напоминающую ту, которую вызвал марш молодого претендента на Дерби за пятьдесят лет до описываемых событий. Первой из этих экспедиций — попыткой вторжения в заливе Бентри-Бей, предпринятой в декабре 1796 года, — командовал бывший аристократ волонтер Груши, один из офицеров, с самого начала связавших свою судьбу с революцией. Груши был самым неудачливым из полководцев Наполеона; он вошел в историю как глупец, хотя в действительности и не заслуживал такой репутации.

Командующим операцией он оказался случайно. Десантом на побережье Ирландии, то есть высадкой 6 тысяч солдат с семнадцати кораблей с целью поднять восстание на всем острове, должен был командовать стремительный Гош, один из самых известных республиканских генералов (и любовник жены Наполеона, креолки Жозефины во время их совместного пребывания в тюрьме Карм во времена Террора). Однако корабль, на котором находился Гош, отделился от эскадры в самом начале экспедиции. Когда эскадра бросила якоря в заливе Бентри-Бей на юго-западе Ирландии, заместитель Гоша Эмманюэль Груши должен был принять на себя полную ответственность за экспедицию.

Груши, исповедовавший республиканские принципы, делал очень успешную карьеру. Теперь он имел высокий ранг; вместе с тем он не был человеком, любившим нести ответственность. Впрочем, сам по себе этот факт не объясняет ни его служебные промахи, ни незаслуженную репутацию головотяпа.

Теперь Груши дослужился до высоких рангов. Он был храбрый «трудяга», прирожденный пессимист, вечно испытывающий тревогу. Вместе с тем он обладал достаточной бодростью духа и совестливостью, чтобы обратиться к поискам широких плеч, на которые он смог бы переложить свои заботы. Он многое делал наобум, ориентируясь на свои представления о том, как нужно поступать в данный момент; увязнув же в трясине обстоятельств, что случалось с ним почти всегда, он всегда ссылался на скрупулезное следование букве приказа. Он был очень надежен в арьергардных боях, но почти не справлялся с задачами, требующими импровизации.

Французские корабли, бросившие якоря в заливе Бентри-Бей, номинально находились под командованием осторожного адмирала Буве. Вся эта авантюра адмиралу очень не нравилась, и впереди он не видел ничего, кроме катастрофы. Он ожидал непогоды и заявил, что не может рисковать флотом в течение того времени, какое понадобится Груши для высадки десанта.

Человек, подобный темпераментному Мюрату или импульсивному Ланну, разразился бы хохотом, отодвинул бы адмирала локтем и приказал бы начать высадку, но Груши был слишком большим формалистом, чтобы вести себя подобным образом. После шумной ссоры с адмиралом он заперся у себя в каюте и принялся строчить длинный и подробный рапорт. Когда он поставил последнюю точку над «1», корабли уже были во Франции. Расстроенный Гош, прочтя этот рапорт, обругал Груши «жалким писакой». Наполеону же еще придется в предстоящие годы оценивать способности Груши в более резких выражениях. История согласилась с ними обоими.

Злосчастный Эмманюэль, который не дотянулся до славы совсем на чуть-чуть, просил разрешения повторить попытку, но в этом ему было отказано. Много лет спустя, когда ему пришлось как-то раз заговорить в Париже на резком языке ирландских националистов, он заявил: «Мне бы надо было схватить Буве за шиворот и выбросить его за борт!»

После неудачи в заливе Бентри-Бей Груши был назначен командующим тяжелой кавалерией и направлен на Итальянский театр военных действий, где и встретил Наполеона. Но для дальнейшей судьбы этих людей было бы много лучше, если бы их пути не пересекались.

Монси, сражавшийся при жаре более сорока градусов за Пиренеями, тем не менее получал от этих сражений удовольствие. После бездействия, длившегося в течение пятнадцати лет, он делал большие успехи на своей новой должности и уже считал себя стратегом первой величины. Он давно уже мог обратиться к своим родным, которые затратили столько времени и денег, чтобы вытащить его из армии и вернуть к занятиям юриспруденцией и спросить: «А я вам что говорил?!»