Маршалы Наполеона

Вскоре после свадьбы Даву покинул родной кров. 16 декабря 1791 г. его батальон был направлен в армию Севера, а когда весной 1792 г. началась война Франции с Пруссией и Австрией, он сражался под командованием генерала Шарля Дюмурье в Австрийских Нидерландах. Домой на побывку он сумел отпроситься почти два года спустя (в сентябре 1793 г.). Но, пока Луи Николя сражался с австрийцами в Нидерландах, его супруга, отнюдь не обладавшая добродетелями Пенелопы, ему изменила. Разумеется, можно было сделать вид, что ничего не произошло. Это было тем проще, что во французском аристократическом обществе понятие семейной добродетели имело вполне абстрактный характер, и супружеские измены, адюльтер, вовсе не считались чем-то предосудительным и тем более из ряда вон выходящим. Даву мог, вероятно, утешиться, перечитывая строки знаменитых «Персидских писем» Монтескье: «Мужья здесь легко примиряются со своей участью и относятся к неверности жен как к неизбежным ударам судьбы. Мужа, который один захотел бы обладать своей женой, почли бы здесь нарушителем общественного веселья и безумцем, который желает один наслаждаться солнечным светом, наложив на него запрет для всех остальных. Здесь муж, любящий жену, — это человек, у которого не хватает достоинств, чтобы увлечь другую…»^{239}.

Луи Даву в 1792 г.

Однако Луи Николя не последовал этому «мудрому» обычаю. Хоть и не без колебаний, он решил развестись с неверной супругой. Расторгнуть брак в то время, когда в стране революция, было, по-видимому, не слишком сложно. 3 января 1794 г. Даву оформил развод с почти стереотипной формулировкой «из-за несходства характеров», а 18 месяцев спустя его экс-супруга скончалась после недолгой болезни.

1792–1794 гг. — очень важная эпоха в жизни Даву и, конечно, не только потому, что в это время распалась его семья. Эти годы важны еще и постольку, поскольку тогда он раз и навсегда порвал с сословием, из рядов которого вышел. Это, разумеется, произошло не сразу, не вдруг, не под влиянием какого-то неосознанного душевного порыва. Вероятно, еще обучаясь в военных школах, Луи Николя совершил то «духовное дезертирство», которое через несколько лет проявилось в его уходе из полка и поступлении в батальон волонтеров департамента Йонна.

Многих современников Даву занимал вопрос, как могло случиться, что он, аристократ, потомок старинного дворянского рода, в годы революции оказался в рядах противников своего сословия. Попытавшись найти на него ответ, герцогиня д’Абрантес написала по этому поводу буквально следующее: «Всем, кто особенно знал маршала Даву, должна быть памятна глубокая ненависть его к старинному дворянству, и даже ко всякому другому, прежде Империи. Но причина этого малоизвестна: вот она…Он (Даву) был в службе до революции и еще очень молод в то время, когда начались путешествия в Кобленц и в Вормс[89]. Но он помнил прежде всего, что был французом; он громко осуждал отъезд своих товарищей и отказался последовать за ними. Мнение его, откровенно выраженное, навлекло на него неприятности и между прочим дуэль. Но он тем не меньше оставался в своих правилах и не хотел выезжать. Сначала к нему присылали извещения — он не глядел на них; за ними следовали безымянные письма — он презирал их… Но однажды он получил ящичек, в котором были веретено и прялка[90]… Сердце его глубоко оскорбилось. «А! — сказал он, уничтожая немое и между тем выразительное оскорбление. — Так вы хотите войны? Хорошо, мы будем сражаться; но на вас падет стыд, а для меня останется слава и честь… Я защищаю свое отечество». С этой минуты Даву сделался отъявленным врагом всего старинного дворянства, хотя он сам принадлежал к нему и был из хороших дворян…»^{240}.

Нет оснований не доверять свидетельству госпожи д’Аб-рантес, и все же, думается, мемуаристка в данном случае спутала повод и причину. Поводом, конечно, вполне могла стать «с намеком» переданная Даву прялка, но причина его «отступничества», несомненно, была куда более глубокой. Литература Просвещения, великая литература, развенчавшая старые кумиры, ниспровергшая существовавшие веками догмы, провозгласившая ценности нового, буржуазного мира, открыла Даву глаза на царящую во Франции социальную несправедливость и «завербовала» его на сторону революции. Другим источником революционности Луи Николя, по-видимому, было общение с людьми, придерживавшимися демократических, республиканских взглядов, как, например, его отчим — Тюрро де Линьер, ставший впоследствии членом Конвента^{241}.