Поздней осенью 1795 г. окруженные близ Маннгейма в своем укрепленном лагере французские войска были вынуждены сложить оружие и сдаться австрийцам. Это произошло 21 ноября 1795 г. Кавалерийская бригада Даву также очутилась в плену. По счастливому для Луи Николя стечению обстоятельств победителями-австрийцами командовал генерал Вурмзер. «Старый гусар»{252}, как называл Вурмзера барон Жомини, не забыл о своем друге — французском майоре Жаке-Эдме д’Аву, приходившимся Луи Николя дядей… В знак уважения к своему старинному приятелю Вурмзер разрешил Даву возвратиться во Францию под честное слово, что тот не будет больше принимать участия в боевых действиях.
Вернувшись на родину, Луи Николя едет в Равьер и вновь, как это уже не раз случалось, погружается в мир книг. Круг его чтения тот же, что и раньше: древняя история, сочинения по стратегии и тактике…
Лишь в ноябре 1796 г., после того, как французы и австрийцы совершают обмен военнопленными, Даву возвращается под знамена Рейнско-Мозельской армии, которой в ту пору командует генерал Бернонвиль. Если уподоблять военную кампанию спектаклю на театральной сцене, то Луи Николя прибывает в армию почти под занавес третьего акта пьесы из трех актов. Уже 9 декабря 1796 г. Бернонвиль заключил с австрийцами перемирие. Активные военные действия развернулись лишь весной 1797 г.
Французские войска форсируют Рейн, и в боях под Дирсхаймом кавалерийская бригада Даву вновь обращает на себя внимание армейского командования. Во время этих наступательных операций Рейнско-Мозельской армии Республики Луи Николя сражается бок о бок с генералом Луи Шарлем Антуаном Дезе, по словам Наполеона, обладавшим «в высшей степени тем равнодушием, которое столь необходимо великому полководцу, — равновесием ума и характера или мужества»{253}. Как и Даву, аристократ. Дезе, по-видимому, был на него похож и во многих других отношениях. Подобно Луи Николя, он еще до революции окончил военную школу в Эффиа, то есть был профессиональным военным. Когда грянула революция, Дезе раз и навсегда порвал со своим сословием, что было отнюдь не просто, ибо из его родственников 17 человек, в том числе два родных брата, бежали за границу, став эмигрантами{254}. Осенью 1793 г. по распоряжению якобинского Комитета общественного спасения Дезе был отправлен в отставку и возвратился в армию лишь благодаря ходатайству генерала Шарля Пишегрю[99], которому, в свою очередь, покровительствовал могущественный Сен-Жюст[100]. Дезе походил на Даву даже тем, что был, как «свидетельствует Наполеон, «всегда небрежно одет»{255}. Современники, писавшие о Даву, также дружно отмечали то, что Луи Николя «был человек самый неопрятный, самый грязный наружностью, какого только можно встретить. Это поразило меня так необычайно, — пишет Лаура д’Абрантес, — что, несмотря на всю добрую волю быть вежливою к другу моего мужа, я не могла не изъявить своего изумления… при виде сапог, загрязненных даже летом (верно, он шел по какому-нибудь ручью, и это могло случиться с ним даже в полдень, потому что он не ясно видел), при взгляде на руки, маленькие и белые, но с ногтями в полутрауре, под стать грязному, истасканному фланелевому жилету»{256}.
Сходство судеб далеко не всегда означает сходство характеров, но в случае с Даву и Дезе все было именно так. В основе дружбы, связавшей Луи Николя и Луи Шарля Антуана, лежало то, что обыкновенно несколько абстрактно именуется родством душ. Разумеется, было бы преувеличением утверждать, что Даву и Дезе ничем не отличались друг от друга. Дезе был совершенно несвойствен грубый, оскорбительный тон, который Даву нередко позволял себе в отношении своих подчиненных или людей, равных ему по званию.
Так или иначе, знакомство и дружба с Дезе вскоре круто изменили жизнь генерала Даву.
26 вандемьера VI года республики (17 октября 1797 г.) разгромленная в Италии и теснимая на Рейне Австрия подписала мирный договор с Францией в Кампо-Формио. Победоносная в Европе Директория, с подачи прославленного Итальянским походом 1796/97 гг. генерала Бонапарта и хитроумного министра иностранных дел республики Талейрана, стала вынашивать далеко идущие экспансионистские планы. Причем на этот раз дело не ограничивалось рамками европейского континента. Алчные взоры французской буржуазии пали на Египет. Захватив эту богатую провинцию дряхлеющей на глазах Оттоманской империи, Франция вплотную приближалась к Индии. Овладев Индией — «жемчужиной британской короны», французы наносили своей вечной упрямой сопернице и вдохновительнице антифранцузских коалиций в Европе тяжелый, быть может, даже смертельный удар.