Маршалы Наполеона

Четыре месяца спустя (28 декабря 1803 г.) следует новое назначение. Первый консул вновь доверяет Нею ответственный пост. На сей раз — это пост командующего военным лагерем Монтрейля^{449} — самого южного из лагерей, где собираются войска для участия в грандиозной десантной операции на Британские острова. В письме Наполеона к Нею по этому поводу есть такие слова: «Полностью доверяя доблести, опытности и преданности дивизионного генерала Мишеля Нея, (первый консул) назначает его главнокомандующим войсками, собранными в лагере Монтрейля…»^{450}.

Генерал Моро

Можно почти не сомневаться в том, что Бонапарт на самом деле к 1803 г. уверовал в доблесть и опытность Нея. Однако с преданностью все обстояло далеко не так просто. Позже, когда Франция станет империей, а Ней удостоится звания маршала, Наполеон скажет о нем, очевидно, совсем не лукавя, следующее: «У него (у Нея) есть наклонность к неблагодарности и крамоле. Если бы я должен был умереть от руки маршала, я готов бы держать пари, что это было бы от его руки»^{451}.

У Бонапарта есть основания не верить в преданность Нея его особе. Обласканный им и его супругой комендант Монтрейльского лагеря позволяет себе поступки, которые вряд ли бы совершил человек, искренне ему преданный. В начале февраля 1804 г. Мишель Ней посещает своего бывшего командующего, опального в то время генерала Жана-Виктора Моро, дом которого, по словам Бонапарта, «превратился в сборище всех злоумышленников…»^{452}. Под конец встречи Моро поинтересовался у Нея, зайдет ли он на следующий день в Тюильри? Получив утвердительный ответ, он в сердцах воскликнул: «До чего же он обманул нас!» — и, возможно, не без удивления услышал прозвучавшие из уст своего сослуживца слова: «Возможно, но я всегда буду благодарен ему за то, как быстро и замечательно он управляется с общественными делами…»^{453}

.

Командуя в течение 17 месяцев войсками Монтрейльского лагеря, Ней, кажется, первый и последний раз в своей жизни пытается освоить военную теорию, которую он вот уже больше десятка лет осваивал на практике. Он изучает специальные работы по тактике пехоты и даже сам сочиняет нечто вроде руководства по строевой подготовке для солдат своего корпуса. «Быстрые и умело проведенные марши, — гласил один из пунктов этого руководства, — почти всегда предопределяют успех в войне. Потому полковники-пехотинцы не должны пренебрегать ничем для того, чтобы довести до совершенства обычные и форсированные марши… Два условия жизненно важны для пехоты (этого, как выражается Ней, «рычага войны»): солдаты должны быть приучены к маршам и привычны к усталости, а что касается их навыков ружейной стрельбы, то они должны быть отличными стрелками»^{454}.

В инструкциях, составленных Неем, наряду с рассуждениями о роли пехоты, кавалерии и артиллерии в бою, о выносливости солдат во время долгих маршев и о меткости стрельбы есть один поистине удивительный пункт. Он настолько замечателен, что заслуживает отдельного упоминания: «Нашим солдатам обязаны объяснять причину каждой войны. Только в случае вражеского нападения мы вправе ожидать проявления чудес доблести. Несправедливая война в высшей степени противна французскому характеру»^{455}. Учитывая тот факт, что Французская республика уже давным-давно сама стала первым агрессором в Европе, этот пункт неевской инструкции звучал резким диссонансом в хоре официальной пропаганды и славословий людей, до небес превозносивших «человека судьбы» и его бессмертные деяния. Все-таки, несмотря ни на что, этот неотесанный лотарингец, сын мужика из Саррлуи, в душе оставался республиканцем…

Барон Анри Жомини