Маршалы Сталина

К слову, правильность этой оценки, в 1957 г. проведя необходимую проверку, подтвердили Генеральный штаб и Главная военная прокуратура. Как сообщали в ЦК КПСС заместитель министра обороны СССР И. С. Конев и Генеральный прокурор Р. А. Руденко, на основании изучения материалов уголовного дела и оперативных документов, относящихся к боевым действиям на Керченском направлении, Генеральный штаб пришел к заключению, что к 11–15 ноября 1941 г. силы противника на этом фронте количественно превосходили наши войска в несколько раз и что в сложившихся условиях командование войсками керченского направления, а также бывший Маршал Советского Союза Кулик «с наличными и притом ослабленными силами и средствами удержать город Керчь и изменить ход боевых действий в нашу пользу не могли».

Но в 1942 г. Специальное присутствие рассуждало по-иному. Пораженческим было расценено поведение Григория Ивановича и при сдаче немцам без санкции Ставки еще одного города — Ростова-на-Дону, что только усиливало вину.

В новом письме Сталину уже нет следов ни сознания исполненного долга, ни бахвальства в стиле самоуверенного крестьянского парня. Кулик почти раздавлен: он льстит вождю и кается, кается, кается…

«Т. Сталин!..

Считаю себя виновным в том, что я нарушил приказ Ставки и без Вашего разрешения сдал город Керчь противнику.

Я считаю, что моя вина в тысячу раз усугубляется в том, что я не оправдал Вашего доверия ко мне.

Я Вам лично, т. Сталин, обязан в моем росте. Вы с меня, с бывшего крестьянского парня в прошлом, вырастили в политическом отношении большевика и даже оказали самое большое доверие, что может быть в нашей стране, это ввели в состав ЦК ВКП.

В военном отношении я дорос до самого большого звания в Красной Армии — Маршала Советского Союза. Весь мой рост, я еще раз повторяю, был под Вашим личным руководством, начиная с 1918 года, поэтому я и считаю, что моя вина в тысячу раз усугубляется. Все то доверие, которое Вы мне оказывали долгие годы, я не оправдал невыполнением Вашего приказа. Поверьте, т. Сталин, что я это сделал не по злому умыслу и не потому, чтобы игнорировать Ваш приказ, нет, а потому, что мне на месте казалось, что я не смогу дать генеральный бой наступающему противнику в г. Керчь, а хотел дать генеральный бой на Таманском полуострове и потопить его в проливе, недопустив его на Таманский полуостров».

В этом же письме маршал раскрывал обстоятельства неожиданно легкой сдачи врагу Ростова. «Я прибыл в г. Ростов накануне его сдачи, — писал он, — когда части занимали уже оборону на последнем рубеже в 2–3 километрах от окраин города. С утра я лично поехал на главное направление просмотреть части, как построена оборона, воодушевить командиров и бойцов и потребовал выполнения Вашего личного приказа оборонять город и ни в коем случае не сдавать, а от них потребовал ни шагу назад. Кое-где я исправил недочеты в обороне, особенно в организации артогня. Когда началось генеральное наступление противника на Ростов и Аксай, т. е. он рвался на Ольгинскую переправу, я все время был на том участке, где противник вклинился или прорывал нашу оборону, лично водил пехотные части в контратаки, отбивал артогнем танки противника, управляя артогнем, лично до темноты был в войсках, где было самое угрожающее положение, требовал жесткости обороны и личным примером их воодушевлял. Я не хочу Вам, т. Сталин, себя хвалить, но можно спросить весь руководящий состав армии. Были использованы все резервы, даже последняя рота охраны штаба армии была брошена в контратаку и мы ушли с здания обкома с Военным Советом армии, когда противник уже был в одном квартале, т. е. мы ушли под непосредственным давлением противника. Это, т. Сталин, полная картина боя, можно собрать весь руководящий состав армии, он Вам то же скажет.

Докладываю, что здесь получилось фактически, что противник стремительным ударом к концу дня прорвал фронт и вскочил в город с северо-запада, все наши попытки его задержать оказались безрезультатны. Мы были не в силах задержать противника, он смял стрелковый полк и около двух дивизионов артиллерии танками, правда, более 20 танков было подбито из наступавших около 80 танков, а остальные прорвались в северо-западную окраину города и фактически решили судьбу захвата города, остальные части также, под давлением противника, отходили к переправам на южный берег Дона. Мне кажется, что я за сутки моего пребывания в этом бою я все сделал, что возможно было при наших условиях, все части были, я считаю, правильно введены в бой, паники не было, дрались хорошо, за исключением отдельных частей. Просить же разрешения на отход, т. е. на сдачу города я не хотел, так как считал, что мы сможем отбить атаки противника и несколько атак было отбито, даже на отдельных участках он бежал, но под самый вечер была решена судьба. Здесь, как я ни старался, отбить их не удалось…».