Так текло время — год, второй, третий, и вот иногда что-то исподволь толкало донные залежи и начинали всплывать топляки — вразброд, без смысла покажется то одно, то другое, возникает в кружении омута незнакомое лицо, глянет мимо и опять канет куда-то. То древний лик, то нынешний, и все — безымянны, потому что не важно, кто сказал: Геродот, Титмар, Ярослав Мудрый или неведомый свидетель, — всех поглотила река, все они были только люди и навсегда ими остались. Не в том суть. А в чем? И этого невозможно узнать, вглядываясь в сумеречные провалы, где брезжило иногда некое откровение или просто догадка, то приближаясь к границе дневного света, то удаляясь в густую тень некрополей. Как назвать эту суть? Даже сравнить не с чем то, что не знаешь, как назвать.
В области, лежащей еще дальше к северу от земли скифов, как передают, нельзя ничего видеть и туда невозможно проникнуть из-за летающих перьев. И действительно, земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению.
В лето 6579… Волхв явися в Киеве, прелщен бесом, глаголя, яко землям превращатися Русской на Греческую, а той на Русскую… И реша ему: «Бес тобою играет».
В большом городе, который был столицей этого государства, находилось более 400 церквей, 8 рынков и необычайное скопление народа, который, как и вся эта область, состоит из беглых рабов, стекавшихся сюда отовсюду…
«Почему рабы, как говорит Титмар, бежали именно в Киев? Киев, наверное, основал все-таки Кий, хотя этот отрывок в нашей летописи не датируется, но в армянских хрониках шестого века, кажется, есть что-то о его походе на Царьград…»
Землечерпалка разума все-таки включилась, попыталась черпануть то, что ей надо, но все испортила: топляки затонули, залегли. Он выругал себя, он знал, что нельзя в этот час временного полуоцепенения тревожить серое первобытное течение. Он сидел в своем закутке у окна во двор и смотрел на выцветшие пятна на выгоревшем сукне канцелярского стола. Этот стол раньше был Юрин. Тогда из-под оргстекла на нем всегда смотрела какая-то растрепанная девчонка, любительское фото, не разобрать — красивая или нет, злая или добрая.
В комнате стояла духота перегретого переулка: пыли, кровельного железа и оконной замазки. «Может, это и не девчонка, а женщина…»
«Где я слышал о таком же обычае? Совсем недавно, позавчера, у Неймана или у кого? О современном обычае».
Землечерпалка-разум опять включилась, разрушались старинные пергаменты, рвались строчки, но не до конца, потому что уже всплыло нечто, что он смог увидеть просто глазами:
И еще одна женщина всплыла как живая, близко, различимо до блеска золотых нитей вышивки:
Он словно чувствовал сухой электрический запах этих волос, которые покрывали ему все лицо. У них был привкус морской соли и солнца. Он закрыл глаза и стал слушать.
«Это может случиться и сейчас, ничего удивительного, это может случиться со мной…»