Ооста встал на ноги и тотчас, опередив его в конце движения, легко и ловко поднялся Даруэт. Его взгляд пылал отвагой и решимостью. И Ооста вдруг пожалел, что у него нет сына. Такого. Его сыновья, больше унаследовавшие от сословия, чем от него, отрешились по сословным соображениям.
-Ч то ж, Даруэт... - он сказал это машинально, забывшись. И в отчаянье закрыл глаза, потому что такое обращение для гранда было оскорблением, ибо так обращаться допустимо было лишь к низшим и близким по крови. Даже Коут-Я не мог он назвать просто по имени на людях - только сыновей или братьев. Молчание, подобное готовому сорваться со скалы камню, нависло над ними. Такая оговорка не могла остаться проигнорированной. Ее нельзя было не заметить, сделать вид, что ее не было. Такое не прощается обычаем... Ооста почувствовал, как кровь прилила к лицу. Пожалуй, копье и верхом. Метать дротики - нет, это уже не для него. А может, дать команду воинам. Что сможет расслабившаяся свита Даруэта, против его бессмертных? Прикопать и в замок. Приступ? Стены выдержат. И он уже, вероломный, собрался поднять руку... Чтобы потом до самой смерти казниться бессонными ночами по поводу своего бесчестия. Но Даруэт-Ю опередил его.
Глава пятая
- То, что вы сейчас сказали, - произнес Даруэт тихим голосом, таким тихим, что Ооста напряг слух и затаил дыхание,- может иметь только одно объяснение. И для меня оно совершенно понятно: вы в силу своего благородства и в знак полного доверия предлагаете совершить обряд усыновления. Сознаюсь, я бы счел высочайшей честью для себя быть возведенным в достоинство вашего сына. Но существуют обстоятельства, препятствующие этому. Мой отец жив, а слухи о его смерти распространяют или мои недоброжелатели, или же люди невежественные, питающиеся слухами и пробавляющиеся домыслами. Я думаю, хорошо, что мы объяснились по этому вопросу, потому что, чем меньше между друзьями и союзниками недомолвок, тем крепче их единство.
Он протянул Оосту ладонь и тот ответил на его пожатие той самой рукой, которой только что готов был дать команду к нападению.
- Хорошо,- подумал Ооста, - я возьму его с собой. В конце концов я замышлял его убить, он же спас нас обоих. Неважно, что ему нужней наш союз, важно, что он нашел лучший выход.
Теперь была его очередь делать шаг навстречу. - Вот так и рождается зависимость, - подумал он с грустью, а вслух сказал:
- Достойный Ю, я собираюсь совершить восхождение к верхним озерам, наполненным чудесной водой, закрепляющей плоть моих созданий. Каждые сто дней я прихожу, чтобы возвести к ним тех, кого только что создал, чтобы мои создания могли закалиться в их водах и испарениях. Озера эти расположены в той стране, где я нашел девушку, о которой вы слышали. Я был бы рад, мой достойный друг, если бы вы поддержали меня своим советом и оружием в этом трудном путешествии.
Лучше было им дождаться утра и начать восхождение на рассвете. Но теперь отступать было поздно. Впереди уверенно карабкался по каменным россыпям один из воинов-бессмертных, Ооста шел за ним след вслед, доверяясь интуиции и памяти проводника. Он и сам хорошо знал дорогу, но в каменных россыпях все способно было измениться в одну минуту, и монолит, пролежавший в удобной ложбине тысячи дней в силу непонятных причин мог потерять опору и зависнуть в точке критического равновесия. Даруэт шел следом, движения его были уверены и точны, словно он часто занимался восхождением. А, может быть, и, действительно, занимался.
Они добрались до плато, когда внизу уже расстелилась фиолетовая мгла. Небо теперь было совсем рядом, и ровный голубоватый мерцающий свет покрывал лица необычайными, непривычными бликами. Время от времени ярко сверкали в полумраке белки глаз или зубы. Белые одежды сияли так, словно сами источали свечение.
Сделав небольшой привал, вошли в туннель. Длинный коридор вел вглубь скалы. Стены, пол, потолок были ровные и гладкие, камень чисто обработан. Так не обрабатывались даже стены грандских крепостей. Даруэт-Ю, однако был не очень этим удивлен, и оттого Ооста понял, что он уже не в первый раз здесь, что все это видел и успел всему этому подивиться не спеша и в уединении, а теперь он шел не за этим, он шел, чтобы узнать секрет волшебной двери, дальше которой проникнуть он не мог. А вот и она. Огромная, сияющая неприступная и непреодолимая.