Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

Тот расслабился, только вздрагивал каждый раз, когда лекарство попадало на кожу. Старик тщательно осмотрел застарелую язву на колене мальчика, направился, что-то тихо напевая, к шкафчику, вернулся и всадил парню шприц пониже спины, предварительно растолковав языком жестов, что оторвет ему голову, если тот только попробует дернуться. Потом он отыскал какую-то старую тряпку, жестами предложил мальчику обернуть ее вокруг себя и опять занялся стряпней.

Покончив с этим, он поставил на стол в гостиной две большие миски с тушеным мясом, предварительно подвинув стол и свой стул так, чтобы мальчик мог есть, сидя на сундуке. К мясу он добавил горсть зеленой чечевицы и пару щедрых ломтей деревенского хлеба, черного и плотного.

– Суп готов, парень. Иди-ка поешь.

Мальчик опустился на краешек сундука, но есть не стал, готовый в любое мгновение сорваться и улизнуть. Баслим перестал жевать:

– В чем дело?

Он заметил, как мальчишка метнул быстрый взгляд на дверь и потупился.

– Ах это. – Старик поднялся, прочно опираясь на свой протез, прошагал к двери и прижал большой палец к замку. – Дверь открыта, – объявил он, глядя на мальчика. – Ешь свой ужин или уходи.

Он повторил это на нескольких языках и с удовлетворением отметил, что добился понимания именно тогда, когда обратился к мальчику на том языке, который считал его родным.

Однако Баслим не стал утруждать себя проверкой, а вернулся к столу, осторожно уселся на свой стул и взял ложку.

Мальчик потянулся за своей, а потом внезапно сорвался с места и выскочил за дверь. Баслим продолжал есть. Дверь оставалась приоткрытой, и свет из нее лился в темный коридор.

Завершив свой неспешный обед, Баслим почувствовал, что мальчишка смотрит на него из темноты. Он откинулся на спинку стула и, избегая глядеть на дверь, занялся своей зубочисткой. Не оборачиваясь, старик произнес на том языке, который, как он считал, мог быть понятен мальчику:

– Может, вернешься и съешь свой ужин, или мне выбросить твою еду?

Мальчик не отвечал.

– Ну что ж, – пробормотал Баслим. – Если ты не хочешь входить, я закрываю дверь. Оставлять ее нараспашку при включенном свете – слишком большой риск. – Он неторопливо поднялся, подошел к двери и начал потихоньку ее затворять. – Поспешите с заказами, – объявил он. – Мы закрываемся на ночь.

И когда дверь уже почти захлопнулась, мальчик вскрикнул:

– Подожди!

На том наречии, которое и ожидал услышать старик.

Парнишка стремглав юркнул в дом.

– Добро пожаловать, – невозмутимо произнес Баслим. – Я не стану запирать дверь на замок – на тот случай, если ты передумаешь. – Он вздохнул. – Будь моя воля, вообще никто не сидел бы взаперти.

Мальчик не ответил. Он сел, склонился над миской и набросился на еду с такой жадностью, будто боялся, что она вдруг исчезнет. Глаза его так и шныряли по сторонам, а Баслим сидел и наблюдал за ним.

Вскоре мальчишка стал есть медленнее, но продолжал жевать и глотать, пока за последним куском мяса не последовал последний кусок хлеба, пока не исчезло последнее зерно чечевицы. Остатки паренек поглощал через силу, но все же справился с ними, заглянул в глаза Баслима и застенчиво улыбнулся. Баслим улыбнулся в ответ.

Внезапно улыбка сбежала с лица мальчика. Он побледнел, потом позеленел, из уголка рта потекла струйка слюны, и мальчишку вырвало.

Баслим проворно отодвинулся, спасаясь от этого извержения.

– Звезды небесные, какой же я дурак! – вскричал он на своем родном языке.

Он вышел на кухню, вернулся с ведром и тряпкой, отер лицо мальчика и велел ему успокоиться, потом вытер каменный пол.

Немного погодя он принес ребенку гораздо более скромную снедь – бульон и маленький кусочек хлеба.

– Макай хлеб и ешь.

– Я лучше не буду.

– Ешь. Больше тебя уже не стошнит. Я же видел, что у тебя живот к спине прирос, должен был догадаться, что тебе нельзя давать порцию взрослого мужчины. Ешь, только помедленнее.

Мальчик поднял глаза, его подбородок затрясся. Он проглотил немножко бульона. Баслим смотрел на ребенка, пока тот не одолел весь суп и почти весь хлеб.

– Вот и хорошо, – сказал наконец старик. – Ну, парень, пожалуй, пора и на боковую. Кстати, тебя как зовут?

Мальчик поколебался:

– Торби…

– Торби. Хорошее имя. Можешь звать меня папой. Спокойной ночи.

Он отстегнул протез, доскакал до шкафа и спрятал его, потом добрался до своей постели. Ложе было нехитрое – просто тюфяк в углу. Старик отодвинулся подальше, к стене, чтобы освободить место для мальчика, и сказал:

– Будешь ложиться – погаси свет.

Он закрыл глаза и стал ждать.

Повисла долгая тишина. Потом Баслим услышал, как мальчик идет к двери. Свет погас. Старик ждал, откроет он дверь или нет. Нет. Вместо этого он почувствовал, как мальчик залез на тюфяк.

– Спокойной ночи, – повторил Баслим.

– Спокойной…

Старик уже почти дремал, когда вдруг почувствовал, что мальчишку всего трясет. Нащупав его тело ладонью, Баслим погладил обтянутые кожей ребра, и тут мальчик разрыдался.

Тогда старик повернулся, устроив поудобнее искалеченную ногу, обнял трясущиеся плечи мальчугана и притянул его лицо к своей груди.