Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

После освобождения жизнь Торби мало в чем изменилась, разве что пару дней у него болела нога. И он действительно становился все менее удачливым попрошайкой: здоровому юноше подавали куда меньше, чем изможденному ребенку. Баслим зачастую просил Торби отвести его на площадь, а потом отсылал с поручением или отправлял домой учиться. Но в любом случае один из них всегда сидел на площади. Порой Баслим куда-то исчезал, иногда даже не предупредив сына, и, когда такое происходило, Торби приходилось весь день сидеть на площади, отмечая прибытия и отправления кораблей, запоминая все, что происходило на аукционе, и собирая у шатающихся возле космопорта зевак, женщин без вуалей и посетителей пивнушек информацию обо всем, что проходило через порт.

Как-то раз Баслим исчез на целых две девятидневки; когда Торби проснулся, старика не было дома. Он отсутствовал намного дольше, чем когда бы то ни было; Торби пытался убедить себя, что отец сможет позаботиться о себе в любой обстановке, но перед его мысленным взором постоянно вставала картина: мертвый старик, лежащий где-нибудь в сточной канаве. Тем не менее он продолжал ходить на площадь, посетил три аукциона и записал все, что видел и был в состоянии понять.

Наконец Баслим вернулся. Он сказал лишь:

– Почему ты записывал вместо того, чтобы запоминать?

– Я запоминал, но боялся что-нибудь забыть. Ведь было так много всего!

– Эх-х!

После этого Баслим стал еще более молчаливым и сдержанным, чем был до сих пор. Торби думал, что отец, возможно, чем-то недоволен, но задавать такие вопросы Баслиму было бессмысленно. Как-то раз ночью старик сказал:

– Сынок, мы так и не решили, что ты будешь делать, когда меня не станет.

– Разве? Я думал, мы все решили, пап. Это только моя проблема.

– Нет, я просто отложил это… из-за твоего глупого упрямства. Но я не могу больше ждать. У меня будет для тебя приказ, и ты должен будешь его выполнить.

– Погоди-ка, пап! Если ты думаешь, что тебе удастся заставить меня уйти от тебя…

– Да помолчи ты! Я же сказал: «когда меня не станет», то есть когда я умру, ясно? Я не говорю об этих моих отлучках по делам. Так вот, ты найдешь одного человека и передашь ему послание. Я могу положиться на тебя? Ты ничего не упустишь? Не забудешь?

– Что ты, папа! Конечно! Но мне не нравится, когда ты так говоришь. Ты будешь жить долго и даже, может быть, меня переживешь.

– Возможно. Ну а теперь ты заткнешься и выслушаешь меня. А потом сделаешь то, что я тебе скажу.

– Да, сэр.

– Ты найдешь одного человека (на это может уйти какое-то время) и передашь ему послание. Затем он кое-что поручит тебе… я надеюсь. Я хочу, чтобы ты сделал все, что он скажет. Обещаешь?

– Конечно, пап, раз ты этого хочешь.

– Можешь считать это последней услугой старику, который старался сделать для тебя все, что в его силах, и сделал бы еще больше, будь он на это способен. Это последнее, чего я хочу от тебя, сынок. Не утруждай себя сжиганием жертвоприношений за упокой моей души, сделай лишь две вещи: передай послание и сделай все, что он попросит.

– Я обещаю, папа, – торжественно ответил Торби.

– Ну вот и хорошо. А теперь за дело.

«Один человек» мог оказаться одним из пяти. Все они были шкиперами на звездолетах вольных торговцев и не имели отношения к Девяти мирам, но иногда забирали здесь груз. Просмотрев список, Торби сказал:

– Насколько я помню, пап, только один из этих кораблей садился в нашем порту.

– Все они бывали тут в свое время.

– Но один из них может появиться здесь очень не скоро.

– Возможно, придется ждать годы. Но когда это произойдет, ты должен немедленно доставить послание.

– Любому из них? Или всем?

– Первому, который появится.

Послание было коротким, но запомнить его оказалось нелегко, потому что оно было составлено на трех языках – в зависимости от того, кто окажется получателем. И ни одного из этих языков Торби не знал. Баслим не стал объяснять смысла сообщения – он лишь потребовал, чтобы оно было заучено наизусть на всех трех языках.

После того как Торби в седьмой раз промямлил первый вариант, Баслим в отчаянии заткнул уши:

– Нет, нет, так не пойдет, сынок! Этот акцент!

– Но я стараюсь, – угрюмо ответил Торби.

– Я знаю, но я хочу, чтобы послание можно было понять. Ты помнишь, как я делал тебя сонным и говорил с тобой?

– Мм… Да я каждый вечер сонный. И сейчас тоже.

– Тем лучше.

Баслим погрузил его в легкий транс. Это оказалось непросто, потому что Торби стал менее восприимчив к гипнозу, чем в детские годы. Все же Баслиму это удалось. Затем он записал послание в гипнопедический аппарат, запустил его и проиграл Торби с постгипнотической установкой, по которой тот, проснувшись, должен был в точности воспроизвести весь текст.

У Торби получилось. В течение последующих двух ночей Баслим ввел ему в память послание на двух других языках, а потом неоднократно проверял выученное. Услышав имя шкипера и название корабля, Торби должен был произносить текст на подходящем к случаю языке.