Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

Будь отец на свободе, он бы уже вернулся. Но его схватила полиция. Может, они допросят его и отпустят?

Нет, не отпустят. Насколько Торби было известно, отец никогда не причинял Саргону вреда. С другой стороны, он уже давно знал, что Баслим не просто безобидный старый нищий. Торби понятия не имел, зачем отец делал все то, что не вязалось с образом «безобидного старого нищего», но полиция, по-видимому, знала или подозревала. Примерно раз в год полицейские «чистили» развалины, бросая в самые подозрительные лазы гранаты с рвотным газом; в итоге приходилось проводить пару ночей где-нибудь в другом месте, и только. Но на сей раз полицейские провели настоящую облаву. Они пришли, чтобы схватить отца, и они что-то искали.

Полиция Саргона руководствовалась принципами более древними, чем правосудие: если они предполагали, что человек виновен, они снова и снова допрашивали его все более суровыми методами, пока он не начинал говорить… Методы допроса были настолько хорошо всем известны, что задержанные предпочитали признаться еще до начала дознания. Однако Торби был уверен, что полиции не удастся заставить отца говорить о том, о чем он не захочет говорить.

Так что допрашивать его будут долго.

Быть может, они уже мучают его в эту самую минуту. У Торби судорожно сжался желудок.

Он должен вырвать папу из их лап.

Но как? Разве в силах один муравей штурмовать Президиум? А шансы Торби были немногим выше, чем у этого муравья. Баслим может сидеть в камере местного полицейского участка. Самое подходящее место для такой мелкой сошки. Но Торби почему-то был уверен, что папа его не мелкая сошка… В таком случае он мог оказаться где угодно, хоть в застенках самого Президиума.

Торби мог бы отправиться в местный участок и спросить, куда девали его хозяина, однако репутация полиции Саргона была такова, что ему это даже не пришло в голову. А если бы он попытался выдать себя за ближайшего родственника, его тут же посадили бы в другую камеру и начали бы выколачивать ответы на те же вопросы, которые задают сейчас Баслиму, чтобы проверить, правду ли говорит старик (если, конечно, он им что-нибудь вообще говорит).

Торби не был трусом, он просто понимал, что ножом воду не разрежешь. Он мог что-то сделать для отца только окольными путями. Он не мог «качать права», у него не было прав. Такая мысль даже не пришла ему в голову. Будь его карманы набиты стелларами, можно было бы решиться на подкуп. Но у Торби едва ли наберется два минима. Оставалось действовать потихоньку, и для этого ему нужна была информация.

Он пришел к такому решению, как только понял, что полиция не освободит отца ни сейчас, ни позже. И все-таки в надежде на невозможное Торби написал записку, сообщая папе, что вернется завтра, и положил ее на полочку для сообщений.

Когда он выглянул наружу, была уже ночь. Торби никак не мог сообразить, сколько времени он провел в подземелье – то ли полдня, то ли около полутора суток. Поэтому он изменил свои планы: поначалу он собирался найти зеленщицу Ингу и расспросить ее, но, поскольку полиции поблизости не было, он мог спокойно идти куда угодно, разумеется стараясь не нарываться на ночные патрули. Но куда ему идти? Кто сможет или захочет дать ему нужную информацию?

У Торби были десятки друзей, сотни людей он знал в лицо. Однако на всех его знакомых распространялось действие комендантского часа – Торби встречался с ними только днем и даже не знал, где они ночуют. Но был один район, где комендантский час не действовал: заведения на Веселой улице и примыкавших к ней переулках на ночь не закрывались. Ради процветания торговли и в интересах залетных космонавтов бары, игорные дома и прочие гостеприимные заведения для чужаков в этом районе около космопорта круглые сутки держали двери нараспашку. Простолюдины и вольноотпущенники могли оставаться там на всю ночь, правда от начала комендантского часа до рассвета он не мог оттуда уйти без риска быть задержанным патрулем.

Но риск не волновал Торби: он не собирался попадаться кому-либо на глаза и, хотя район патрулировался полицией, хорошо знал их привычки. Они ходили парами, держась освещенных мест, и покидали свой маршрут лишь для подавления очень шумных нарушений правопорядка. Этот район привлекал Торби еще и тем, что слухи о любом событии разносились тут задолго до того, как о нем сообщали в новостях, и были много полнее скудных официальных сообщений, в которых факты либо перевирались, либо просто замалчивались.

Наверняка на Веселой улице найдется хоть один человек, который знает, что случилось с отцом.

В загульный район Торби проник, пробираясь по крышам. Спустившись по водосточной трубе в темный двор, он вышел на Веселую улицу и остановился поодаль от фонарей, высматривая патрульных или знакомых. Народу кругом было полно, но в основном это были приезжие. Торби знал всех владельцев и почти всех работников каждого из заведений по обе стороны улицы, но войти в них не спешил, опасаясь попасть в лапы полиции. Он хотел найти человека, которому доверял, и поговорить с ним где-нибудь в подворотне.