Марсианская роза

Жаль, что не удалось овладеть вторым куском органики — тогда бы сайхин был достаточно силен, чтобы вскрыть панцирь и полакомиться многочисленными кусочками протоплазмы, которые его заселяли.

Впрочем, и в охоте с приманкой были свои прелести, которые может понять только тот, кто живет в неподвижности тысячи и тысячи лет.

Царицын,

10 марта 2006 года

Легенда о марсианских ангелах

Симонсен открыл глаза.

В черном небе над ним высветились неправдоподобно яркие переливчатые звезды. Среди звезд стремительно катилась белесая тень.

Лейтенант лежал посреди холодной пустыни, и вокруг до самого горизонта расстилались едва видимые в полумраке темные песчаные барханы с редкими изумрудно светящимися веточками бориветра. В отдалении от астронавта еще чадили обломки, разбрасывая редкие фонтанчики искр, что-то ворчало недовольным великаном, которого внезапно настигла смерть. Искры постепенно успокаивались, уносились в пространство, рея над барханами свободными светляками. Редкое пламя опало, растекаясь таинственно вдоль искореженного стабилизатора с республиканской эмблемой.

Ракета погибла, а с ней погибли товарищи Симонсена, и это означало смерть самого Симонсена, ибо до Марс-Сити отсюда было не менее тысячи миль по прямой.

Над пустыней дули пряные коричневые ветры, неся запахи корицы и таинственных марсианских специй. Ветры уносились к пустым хрустальным городам, чтобы звенеть в голубые колокольчики и стучаться в створки окон, которые никогда уже не раскроют нетерпеливые руки навсегда покинувших комнаты жителей этих городов.

Лейтенант попробовал сесть.

Острая боль в позвоночнике безжалостно бросила его лицом на наждак марсианского песка.

И Симонсен разрыдался.

Он был молод, ему едва исполнилось двадцать пять лет, а жестокая планета отбирала у него будущее.

Симонсен плакал под неподвижными глупыми звездами, заманившими его в эту безвыходную космическую западню. Он оплакивал своих погибших товарищей, останки которых сейчас догорали среди безжалостно искореженного металла. Он оплакивал свои несбывшиеся мечты, которым суждено было теперь навсегда затеряться среди холодных и безжизненных марсианских песков, над которыми печально свистел ветер. Он плакал, уткнувшись лицом в песок, морозящий щеки и душу, оплакивая свою короткую жизнь, свою невесту, отца и мать, седеющих медленно на другом конце Вселенной. Родители смотрели на него сейчас из бездонной глубины марсианского неба, они видели, как мучается их сын, но были бессильны помочь ему, отделенные миллионами томительных километров.

Миллионы километров…

— Ладно, — сказал он себе, сплевывая кислый, пахнущий железом песок с разбитых губ. — Я еще не кончился!

Он поднял голову.

Серебряный Фобос белесой тенью катился в высоте, распугивая звезды и неясным молочным светом освещая пустыню. Рядом с ним в песке что-то зашуршало. Симонсен опустил взгляд и увидел перепуганную мордочку марсианской песчанки. Мгновения астронавт и зверек смотрели друг на друга. Потом взметнулся фонтанчик песка, мелькнули забавные перепончатые ножки песчанки, и только песчаные струйки, побежавшие вдоль бархана, указали, куда держит путь лохматый обитатель пустыни.

Симонсен стиснул зубы в ожидании боли и сделал первое движение. Растревоженный песок остался за ним. И Симонсен пополз, обдирая мундир о наждак пустыни и оставляя за собой раздавленные кустики бориветра. Он полз, жадно хватая холодный марсианский воздух, полный пряного запаха корицы и осеннего сладковатого тлена.

Космос — это осень человечества.

Начав свое существование в зимнюю стужу неприспособленности, одиночества и бессилия, пройдя через розовую весну первого познания, первого умения, через весну каменного, бронзового, железного веков, ощутив испепеляющую беспощадную жару лета электричества и атома, висевшие на волоске, но не рухнувшие в пропасть, мы вступаем в свою осень, осень зрелого познания окружающего нас мира, открывая космические просторы и космические законы, а силы природы надвигаются на нас, обещая новую зиму с неизбежной весной впереди.