Марсианская роза

Стыдно, блин, ему стало, его совесть как Страсбургский суд замучила, а может, Дефлер его чем-то обидел, не поделили они что-то. Но, так или иначе, он написал мне подробное письмо из своей Голландии, а в нем рассказал, как Дефлер этот, дятел хромоногий, в отношении меня дело слепил. Это он, оказывается, администрации сообщил о подозрительном поведении русского.

Ну, два года прошло, вышел я, получил с компании, что мне по контракту причиталось, и поспешил в эту самую Голландию с господином Дефлером по душам поговорить. Только не успел я немного, к моему частичному сожалению, Дефлер все заработанные деньги в дело вложил, только и в Голландии нашлись ухари — облапошили новоявленного бизнесмена по всем капиталистическим законам так, что и судиться не с кем. И Дефлер был вынужден пуститься по старой дорожке — подался снова в старатели.

Ну, вы меня поняли — на Марс он завербовался.

На этот долбаный Марс.

Что мне оставалось делать? Перед звездным законом я был чистеньким, отсидел, как говорится, и с чистой совестью на волю. Но мне был нужен Дефлер, а тот оказался на Марсе. Вот и летел я туда на встречу с дорогим другом Луи. Перед этим я поинтересовался, нет ли рейсов оттуда, на которых Дефлер мог бы вернуться на Землю за время моего полета. Оказалось, ни хрена подобного, мы обязательно встретимся на Марсе. Думаете, я ему в глаза хотел посмотреть? Ошибаетесь, я его, козла, убить хотел, а если не получится, то очень сильно покалечить, так, чтобы он всю оставшуюся жизнь на аптеку работал.

Поэтому в планетолете я старался держаться обособленно, ни к чему мне с кем-то знакомиться, не хватало потом непричастным людям какие-то неприятности причинить.

Из числа пассажиров я сразу выделил здоровенного детину с крепкой нижней челюстью и прижатыми ушами. Эта орясина никак не могла быть ученым, не тот типаж. Следовательно, был этот орел из уголовной братии, и не рядовой подметчик, перед ним даже капитан планетолета прогибался.

Второй тип, который мне сразу не понравился, был невысок, носил очки и бородку, хотя волос на его голове уже значительно поредел. Морда у него была лисья, хитрая, и ходил он, прислушиваясь к разговорам. Такие люди во все дыры свой любопытный нос суют. Звали его Альфред Сейгуд, и я спокойно мог поставить все свои оставшиеся деньги против обеденной тюремной баланды, что он или работает в полиции, или, что почти одно и то же, работает на нее.

3. АЛЬФРЕД СЕЙГУД, ТЕМНАЯ ЛОШАДКА

Марс…

Я себе представлял марсианские каналы из белоснежного камня, наполненные синей водой, тонкие изящные минареты марсианских башен, песчаные корабли, несущиеся над красной пустыней под золотыми парусами. Ну, как у Бредбери, помните?

Оказалось, что ничего этого нет.

Было два десятка поселений, в которых жили колонисты. Двадцать тысяч колонистов, осваивающих холодную, безжизненную и бесплодную планету. И все-таки мне был интересен этот мир. Хотелось увидеть не на экране телевизора: мощные пылевые бури, до неузнаваемости меняющие лик пустыни, фиолетовых сиволапок, поющих на барханах под темными небесами с неисчезающими звездами, молочные серпы двух спутников Марса, ползущие над неторопливыми вечными снегами, гору Олимп, достигающую стратосферы, каньоны километровой глубины, на дне которых иногда под воздействием вулканического тепла вдруг возникали реки из горячей и активно испаряющейся воды, странных марсианских бабочек, живущих в этих каньонах, пока не остынут горячие реки. Хотелось увидеть разноцветные облака. Мне сказали, что на Марсе можно наблюдать три вида облаков — синие, белые и желтые.

— Не может быть, — удивился я.

— Может, — сказал мой собеседник. — Белые и синие — это конденсатные облака, а желтые — пылевые. Если повезет, вы увидите «Горло дракона» — странную пылевую воронку, которая предвещает приближение пылевой бури. А еще можно увидеть еще более редкое явление — марсианскую радугу. Планетка не так безжизненна и сера, как вам кажется.

Это был мир, в котором жила странная суровая красота, с которой мне хотелось познакомиться воочию.

Землю я покидал впервые. Поэтому пришлось пройти кучу обследований и подписать не менее двух десятков бумаг, что я готов отвечать за себя сам и не буду иметь к кому-то претензий, если после полета у меня здоровья останется меньше, чем было.

Бумаги я подписывал не глядя.

В конце концов, я давно уже привык отвечать за себя сам.

Полет был скучным и нудным, пассажиры, а их было человек двадцать, сразу как-то разделились, три межпланетных чиновника сгруппировались в каюте у старшего, старатели тоже обособились, научники, летевшие на Марс для работы, вели нескончаемые нудные споры, в которых я мало что понимал.

Интересно было наблюдать за межпланетчиками. Экипаж планетолета представлял собой единый коллектив, у которого был единственный диктатор — капитан. Все его указания выполнялись моментально и без возражений. Думаю, это потому, что астронавты представляют собой хорошо оплачиваемую касту, вылететь из которой никто из них не хотел.